Эмили забилась в свой спальник и вся дрожала.
– Тут действительно стало так холодно или мне кажется?
– Тебе кажется, – сказал Саймон. – И что, призрак аббата так никто больше и не видел?
– Насколько я знаю – нет. А зачем? Он ведь добился, чего хотел.
– А куда делся его труп? Может, он замурован где-нибудь в стенах замка?
– Трупа так и не нашли. Может быть, он до сих пор здесь…
– Маркус!!!
В камине осталось всего несколько дотлевающих угольков, которые почти не давали света. Из сумрака раздался голос Саймона:
– Ты здорово рассказываешь, старик.
– Спасибо.
– Не за что. А ты вроде говорил, что и сам один раз видел привидение?
Маркус ответил не сразу.
– Разве? Не помню что-то.
– Да нет, говорил, тогда, третьего дня. Помнишь, Эм?
– Да, говорил. В караулке.
– Нет, не помню…
– Ну, ты, наверно, просто выдумывал, – сказала Эмили. Она устроилась поудобнее в своем спальнике. – Ладно, я буду спать. Если, конечно, смогу уснуть после такого рассказа.
– Ага, – откликнулся Саймон. – Спокойной ночи.
В темноте послышался тоненький голосок, совсем не похожий на обычную возбужденную скороговорку Маркуса.
– Вообще-то я не выдумывал. Я действительно видел привидение. Я вам расскажу, если хотите, только вы обещайте никому не рассказывать.
И тишина. Было в его тоне нечто, отбивающее желание говорить.
– Ну, не рассказывай, если не хочешь, – ответила наконец Эмили.
– Ага, – сказал Саймон. – Не рассказывай, конечно. Но мы никому не скажем, верно, Эм?
– Не скажем…
– Дело в том, что я про это никому никогда не говорил. С тех самых пор и хранил это в тайне… Если об этом станет известно, я не вынесу, я покончу с собой. Понимаете? Ну, я не знаю… вы, наверно, скажете, что я все выдумываю. Вы ведь всегда так говорите.
– Не скажем, если ты поклянешься, что это правда, – заверил его Саймон.
– Нам-то ты можешь доверять, – сказала Эмили. – Но если не хочешь…
– Нет. Ладно. Я расскажу. Только в этом нет ничего интересного, на самом деле. И рассказывать особо не о чем. Ладно…
Он перевел дух.
– Короче, это было в прошлом году, когда мама была еще с нами. Я с ней поссорился – из-за пустяка какого-то, типа того, что не прибрался у себя в комнате. Фигня, короче. Она рассердилась, я рассердился; я вылетел из комнаты и хлопнул дверью. Взял свой велик и поехал куда глаза глядят. Я катил все вперед и вперед, отчаянно крутя педали и колотя палкой по изгородям, мимо которых проезжал. Это длилось очень долго, но вот наконец мой гнев весь выдохся и я повернул домой. Я катил по дорожке, свернул за поворот – и вдруг передо мной выросла черная фигура в лохмотьях. Я вздрогнул, дернул руль и наехал на камень. Перекувырнулся через руль и упал на обочину, головой в траву, ногами в живую изгородь. Мне повезло – я, конечно, был весь в синяках и царапинах, но ничего себе не сломал. Однако велик мой накрылся. Переднее колесо совсем погнулось. Я встал, поднял велик и посмотрел через изгородь, за которой увидел фигуру.
– Да? И что это было?
– Да просто пугало. Но, как я уже сказал, велик у меня был сломан. Я оказался за несколько миль от дома, на пустынной дороге. Я похромал домой, ведя велик. У меня ушло полтора часа на то, чтобы добраться до своей улицы, и к этому времени настроение у меня сделалось еще хуже, чем когда я уезжал. Я устал, как собака, все тело у меня болело, велик сломался… И вот когда я вышел на дорожку перед нашим домом, то увидел, что в палисаднике стоит мама. Она окликнула меня, но я был так зол, что не хотел ничего слушать. Только зыркнул на нее исподлобья и пошел дальше вместе с великом. Когда я проходил мимо, она сказала: «Все будет хорошо, милый», но я даже не взглянул в ее сторону. Поставил велик в саду и пошел к себе наверх.
Ну, я принял душ, смазал ссадины «Савлоном»
[3]
, переоделся. Мне немного полегчало, и я спустился вниз, чтобы извиниться перед мамой, но ее нигде не было, ни в саду, ни в доме. Видимо, она куда-то ушла. Я взял чипсы и сел смотреть телевизор. А немного погодя пришел папа. Он тогда работал в дневную смену, но ему было еще рано возвращаться. Я смотрю – а он плачет. Он пришел из больницы. Мама упала в саду – кровоизлияние… соседи увидели… Короче, она умерла.
– Ох, Маркус…
– Но самое странное, что отец пробыл в больнице полдня. Я потом рассчитал время. «Скорую» вызвали минут через двадцать после того, как я уехал, а папа приехал в больницу через пятнадцать минут после этого. И все это время провел там. Он сказал, что сразу позвонил домой. Но меня не было. Он не знал, где я. Он потом устроил мне за это жуткий скандал, как будто я сам себя недостаточно ненавидел…
Голос Маркуса сделался совсем тихим.
– Ну вот, – сказал он. – Мама некоторое время была без сознания, а потом умерла. Отец просидел рядом с ней еще час, а потом вернулся домой – мне он тогда, разумеется, позвонить и не подумал. Короче, вы понимаете, что я имею в виду.
Наступило молчание. Эмили не знала, что сказать.
– Ну, про сад и про время…
– Нуда, Маркус, конечно…
– Да, – сказал Саймон. – Разумеется.
Он шумно прокашлялся.
– Она мне сказала: «Все будет хорошо, Маркус».
– Да.
Снова молчание. Эмили лежала на спине, натянув на уши шапку и застегнув спальник до подбородка. Несмотря на три пары носков, ноги все равно мерзли, но было слишком холодно и темно, и ей не хотелось вылезать из спальника и натягивать еще одну пару. Девочка некоторое время смотрела в темноту, и тьма клубилась вокруг, как живая.
– Маркус… – сказала она наконец.
– Да?
– Я все думаю – ну, про то, что сказала тебе мама.
– Да.
– Я просто… А что, действительно все хорошо?
– Да нет, конечно! Черт! Ладно, спокойной ночи.
Глава 9
Комната была до самых дальних уголков заполнена бледным, но ярким дневным светом. Эмили с трудом разлепила один глаз. Голова болела. Из носа текло. Девочка попыталась поднять руку, чтобы вытереть нос, и обнаружила, что ночью засунула обе руки в перчатках за пояс джинсов, чтобы согреться. Она высвободила одну руку и вытерла нос рукавом. Одной неприятностью стало меньше. Но было полно других. Спина после ночи, проведенной на полу, тупо ныла. Шапка сползла, и голова осталась открытой на ледяном сквозняке, который тянул от окна к двери. Когда Эмили попыталась повернуть голову, обнаружилось, что шея затекла. Губы пересохли и потрескались, и, когда девочка облизнулась, их защипало.
