Когда ученье кончилось, солдатам дали отдохнуть, а офицеры собрались в кружок пред батальоном, тогда я взял и поцеловал руку брата, смутив его такой неожиданной с моей стороны выходкой»
[180], – вспоминал поручик Матвей Муравьев-Апостол.
Оценили по достоинству Манеж и солдаты, целыми днями занимавшиеся муштрой не на открытом воздухе, под солнцем или дождем, а в отапливаемом помещении. Но не прошло и года, и то ли от бесконечных парадов, то ли по причине чересчур скорого строительства, две стропильные фермы дали слабину, короче говоря, треснули. Их довольно быстро заменили опять же под присмотром того же Карбонье.
Но уже через год в 1819 лопнули еще несколько ферм. Тогда наконец эту череду происшествий связали с недостаточной проработанностью проекта. Якобы кровля здания не предусматривала естественных отверстий для проветривания, а потому, раскаляясь на солнце, медная крыша, отдавала свое тепло стропилам, приходящим в негодность вследствие такой щедрости. Тогда и прорезали в кровле специальные окна, названные по имени сработавшего их мастера Слухова слуховыми. Такая вот занимательная московская легенда.
Официальная же история гласит: Бетанкур сам предложил переделать кровлю, что и было предпринято особой комиссией по обследованию конструкции кровли под руководством инженера-полковника Я. Де-Витте.
В 1823–1824 годах по проекту и под руководством военного инженера полковника Р.Р. Бауса и при участии инженера А.Я. Кашперова был произведен монтаж новой кровли, основание которой покоилось уже не на 30, а на 45 фермах.
В 1824 году за Манеж взялся известный русский зодчий, приверженец стиля ампир Осип Иванович Бове (1784–1834), который уже ранее участвовал в архитектурном оформлении здешних мест. Бове принадлежит главенствующая роль в создании облика послепожарной Москвы на основе утвержденного в 1817 году генерального плана, по которому уже весь город должен был стать своеобразным памятником Отечественной войне 1812 года.
Включенный Александром I в Комиссию о строении Москвы, Бове отвечал за восстановление центра города: Тверской, Арбатской, Пресненской, Новинской и Городской частей. А в 1814 году он стал главным архитектором «фасадической части», наблюдающим за проектами и их «производством в точности по прожектированным линиям, а также выдаваемым планам и фасадам»
[181].
Неутомимый труженик, Осип Бове не только надзирал за фасадами, но и создал ряд блестящих архитектурных ансамблей, один из которых – Театральная площадь с ее Большим и Малым театрами – стал визитной карточкой Москвы. А еще был Александровский сад, Триумфальная арка (та, что ныне переехала на Поклонную гору), 1-я Градская больница и прочее, прочее.
Работая над обновлением Манежа, Бове создал проект декоративного скульптурного убранства фасада здания в античных мотивах – деталях военного снаряжения римских легионеров. Эти элементы оформления нашли свое место как на фасаде, так и в интерьере здания в 1825 году.
Была у зодчего и еще одна задумка – поместить на простенках Манежа дюжину чугунных горельефов «Военные доспехи», образ которых был создан Бетанкуром. Но в связи с тем, что рисунки Бетанкура так и не удалось найти, а сам их автор скончался в 1824 году, Бове пришлось заново делать эту работу. Правда, в итоге, горельефы так и не появились на Манеже.
Чтобы максимально продлить жизнь деревянной крыше Манежа, его чердак был буквально засыпан махоркой – слоем в полметра высотой. Махорка своим запахом отпугивает всякого рода грызунов и вредных насекомых, питающихся древесиной, вот почему и через сто лет после открытия Манежа, его уникальные деревянные конструкции выглядели как новенькие.
Изящной составляющей образовавшегося на Манежной площади архитектурного ансамбля стали Кремлевские сады, проект которых разработал Бове в 1820–1823 годах, еще при жизни Александра I. Сады выросли на месте спрятанной под землю реки Неглинки, что текла через весь центр Москвы, от современной улицы с таким же названием через Театральную площадь. А ведь Неглинка могла бы и не спрятаться – предполагалось, что она даст свою воду для наполнения прудов, кои должны были быть вырыты в садах.
Указ императора Александра I предусматривал обустройство нескольких садов: Верхнего, Среднего и Нижнего. Верхний сад известен гротом «Руины», или «Итальянским гротом», хранящим память о событиях 1812 года – его стены выложены камнями, найденными на пепелище московских зданий. Аналогичную смысловую нагрузку несут и чугунные ворота в сад, изготовленные по чертежам архитектора Е.Ф. Паскаля, украсившего ограду военной символикой.
В 1856 году Кремлевские сады получили новое название, под которыми мы знаем их и сегодня. Здесь появился большой, объединенный Александровский сад.
Манеж первоначально был предназначен для проведения военных смотров, поэтому величина здания была задумана так, чтобы одновременно вмещать 2000 человек. Постепенно расширялся диапазон использования больших площадей Манежа, здесь проводились концерты, выставки, народные гуляния. В Манеже, например, обучался велосипедной езде Лев Толстой.
«Кроме своей замечательной громадности Манеж достопамятен также несколькими празднествами, совершившимися в его стенах. Первое и самое знаменитое происходило во время коронации государя императора Николая Павловича в 1826 г.: тут московское купечество имело счастие угощать своего государя со всем его августейшим семейством, множеством генералов и избранных чинов гвардии. Другое празднество подобного же рода было в 1839 г., когда через Москву проходил отряд гвардейцев, присутствовавший при открытии Бородинского памятника и затем при закладке храма Христа Спасителя. Купечество угощало гвардейцев, при чем присутствовал и сам государь. В 1872 г. в здании Экзерциргауза помещались некоторые отделы Политехнической выставки, причем из Александровского сада был сделан туда ход на подмостках, и в окна входили, как в двери», – вспоминал московский старожил Иван Кондратьев.
В 1865–1867 годах в Манеже проходила этнографическая выставка, цель которой состояла в изображении повседневного быта всех народов России с помощью фигур из папье-маше, одетых в костюмы. Сооружались декорации, а костюмы были настоящими, глаза для фигур привезли из-за границы – их нужно было слишком много. Изготовленные фигуры несли в Манеж на носилках, поэтому нередко москвичи принимали их за покойников и при этом крестились. Выставку в Манеже посетил Александр II, но пробыл там недолго, – назвав изображенных в папье-маше людей уродами, быстро удалился.
В 1894 году в Манеже прошло прощание с безвременно скончавшимся в Ливадии на 50-м году жизни императором Александром III. Покойного государя привезли в древнюю русскую столицу из Севастополя, чтобы затем направиться в Петербург, место его последнего упокоения.
А с конца девятнадцатого века Манеж служил московской полиции очень удобным местом для содержания в нем буйствующих революционных студентов Московского университета: «С каждым годом все чаще и чаще стали студенты выходить на улицу. И полиция была уже начеку. Чуть начнут собираться сходки около университета, тотчас же останавливают движение, окружают цепью городовых и жандармов все переулки, ведущие на Большую Никитскую, и огораживают Моховую около Охотного ряда и Воздвиженки. Тогда открываются двери Манежа, туда начинают с улицы тащить студентов, а с ними и публику, которая попадается на этих улицах», – свидетельствовал Владимир Гиляровский.
