В скором времени он получил титул императора, передаваемый по наследству. Слово «император» означало в то время «главнокомандующий» и не имело «царского» подтекста, хотя тот факт, что этот титул стал наследуемым, придал ему новое значение. Следует заметить, что люди, которые составляли этот указ, вероятно, понимали, что сыном, к которому перейдет этот титул, вероятно, будет младенец Цезарь, властвующий в настоящее время в детских комнатах виллы на берегу Тибра. Ведь не было почти никаких сомнений в том, что сторонники Цезаря с уверенностью ожидают законного брака Цезаря с Клеопатрой при первой же удобной возможности. Таким образом, перед нами предстает оригинальная картина: восторженный римский государственный деятель предлагает передаваемую по наследству должность императора будущему царю Египта. Безусловно, не может быть более ясного указания на то, что народ Рима не возражал против чужеземного происхождения Клеопатры и не считал ее восточной женщиной ни в каком отношении. Я должен повторить, что в реальности римляне считали Клеопатру гречанкой царской крови, а столицу ее государства Александрию – соперницей Вечного города по богатству, великолепию и культуре. В то время стали ходить слухи, что должен появиться закон, предложенный одним из народных трибунов, который даст право Цезарю при необходимости иметь двух жен, Кальпурнию и Клеопатру, и что новая жена не обязательно должна быть римлянкой. Люди не могли опасаться того, что сын Клеопатры является наследником Цезаря, потому что они уже прекрасно знали, что Цезарь станет царем Рима, и понимали, что благодаря своему браку с Клеопатрой он, не применяя силу оружия, добавит к римским владениям одно сильное, до сих пор независимое (формально – уже давно [с II в. до н. э.] клиент Рима. – Ред.) царство цивилизованного мира и обеспечит своим наследникам на римском троне почетный довесок в виде старейшей царской короны из существующих в мире и огромное богатство, прилагающееся к ней. В последующие годы, когда Клеопатра в качестве супруги Антония стала врагом римского народа, стали много говорить об угрозе с Восточного Средиземноморья, а царица стала олицетворением восточной роскоши в противовес западной простоте. Но в тот период, который мы сейчас рассматриваем, такое отношение к египетской царице еще не развилось и Клеопатру считали самой подходящей матерью для сына Цезаря, который однажды унаследует его почести и титулы.
Приблизительно в это время младенец на самом деле стал некоронованным царем Египта, так как младший брат Клеопатры Птолемей XIV таинственно исчез из анналов истории и о нем больше никто ничего не слышал. Теперь мы уже никогда не узнаем, причастны ли Клеопатра и Цезарь к его убийству, так как он стоял на пути их честолюбивых замыслов, или он умер естественной смертью. Он входит в историю в эти полные событий времена как тень и как тень исчезает. Все, что нам известно о его кончине, почерпнуто у Иосифа Флавия (еврейский историк, 37 – после 100 н. э.; бывший военачальник восставших иудеев в Галилее в ходе Иудейской войны [66–73]. Был взят в плен в 68 г., перешел на сторону римлян. Отпущенный на свободу императором Веспасианом, принял его родовое имя, Флавий, и занялся литературной деятельностью с проримских позиций. – Ред.), который утверждает, что тот был отравлен своей сестрой. Но такое обвинение вполне ожидаемо и, безусловно, было бы выдвинуто, если бы мальчик умер от внезапной болезни, и поэтому не следует пятнать память о Клеопатре этим преступлением. Сейчас можно только сказать, что если нельзя отнести смерть несчастного юного царя на счет Клеопатры с высокой долей вероятности, то нет причин предполагать, что она имела к ней какое-то отношение.
А Цезарь теперь приказал поставить на Капитолийском холме свою статую как изображение восьмого царя, стоящее там; предыдущие семь статуй были скульптурными изображениями древних царей Рима. Вскоре он начал появляться на публике, одетый в вышитые одежды древних монархов, и приказал, чтобы изображение его головы чеканили на римских монетах, согласно настоящим монархическим традициям. Для него был изготовлен золотой трон, на котором он сидел в сенате и вершил суд; и теперь он держал в руке скипетр из слоновой кости, а на голове носил золотой венок из лавровых листьев. Для удобства его появления на публичных церемониях Цезарю была предоставлена священная колесница, подобная священной колеснице царей Египта; и у него появилась своего рода гвардия телохранителей, состоявшая из сенаторов и аристократов. Более того, ему было дано право быть похороненным внутри городских стен подобно тому, как Александр Великий остался покоиться в Царском квартале в Александрии. Эти признаки царской власти, если их рассматривать вместе с пожалованным ему титулом императора, передаваемым по наследству, и пожизненным статусом диктатора, который ему вот-вот должны были предложить, указывают на то, что его цель была уже совсем близка. И Цезарь, и Клеопатра, вероятно, жили в то время в состоянии непреходящего возбуждения и ожидания. Все знали, что это носится в воздухе, а Цицерон дошел до того, что написал Цезарю длинное письмо, убеждая его не становиться царем; но Цицерону посоветовали не отсылать это письмо. Бывший консул Луций Аврелий Котта предпринял попытку вставить тонкий клин в эту ситуацию, предложив, чтобы Цезарь стал царем римских владений за пределами Италии, но это предложение не было воспринято с энтузиазмом. Сам Цезарь, по-видимому, был в нерешительности: то ли ему следовало отложить это великое событие до окончания войны с парфянами, то ли нет; и решение этого вопроса, вероятно, вызвало самые горячие споры.
Диктатору больше не было нужды тщательно скрывать свои намерения, и в качестве предварительного шага Цезарь без колебаний объявил народу о своей вере в свое божественное происхождение. Он приказал, чтобы его изображение торжественно проносили вместе с изображениями бессмертных богов. Было издано предписание о возведении храма, посвященного Юпитеру-Юлию, а статую, изображавшую самого Цезаря, поставили в храме Квирина (древнеримский бог войны. – Пер.) с надписью: «Бессмертному богу». В его честь была создана коллегия жрецов-луперков, о которых мы в скором времени узнаем поподробнее, и у него появились жрецы-фламины (жрецы отдельных божеств древнеримского пантеона. – Пер.), что напоминает нам поклонение жрецов фараону Египта. В главных храмах Рима Цезарю были предоставлены почетные места. В тексте клятв, которые давали политические деятели и в которых назывались Юпитер и боги – хранители римлян, теперь призывался гений Цезаря точно так же, как в Египте взывали к Ка, или духу монарха. «Старая национальная вера, – пишет Моммзен, – стала инструментом папства Цезаря». И действительно, можно сказать, что она стала инструментом высшего обожествления Цезаря.
Позиция Клеопатры не могла не подвергнуться влиянию со стороны диктатора; и вполне вероятно, что временами ее высокомерие было оскорбительным. Ее управляющие и придворные из Египта, вероятно, тоже раздражали римлян тем, что не скрывали свое александрийское тщеславие; и почти нет сомнений в том, что многие друзья Цезаря начали относиться к домашнему хозяйству Клеопатры на загородной вилле с растущей неприязнью. Письмо, написанное Цицероном своему другу Аттику, представляет собой интересный комментарий к этой ситуации. По-видимому, Клеопатра благосклонно относилась к великому оратору, политическому деятелю и писателю и обещала ему подарок, достойный его положения, возможно, в ответ на какую-то услугу, которую он ей оказал. «Я терпеть не могу царицу, – пишет Цицерон, – и свидетель ее обещаний Гаммоний знает, что у меня есть веская причина говорить это. То, что она обещала, было действительно вещами научного характера, мне подходящими, такими, которые я мог бы открыто признать даже на общественном собрании. Что касается Сары (слуга), то помимо того, что я считаю его безнравственным негодяем, я также обнаружил, что он склонен держаться со мной высокомерно. Я только один раз видел его в своем доме, и, когда я вежливо спросил его, чем могу быть ему полезен, он сказал, что пришел, надеясь увидеть Аттика. Оскорбительное высокомерие царицы, когда она жила в доме Цезаря на другом берегу Тибра, я тоже не могу вспоминать без боли. Так что мне нет дела до этих людей».
