Но вскоре нас постигла великая беда. Матье де Монморанси, один из лучших рыцарей королевства Франция, один из самых почитаемых и любимых, заболел и скончался. Был глубокий траур и великая скорбь, причиненные войску кончиной одного лишь человека. Он был похоронен в церкви Святого Иоанна Иерусалимского госпиталя.
Затем по совету греков и французов император Алексей IV с большим сопровождением отправился из Константинополя, чтобы установить мир в своей империи и привести ее всю под свою руку. С ним двинулась большая часть сеньоров, а другая осталась охранять лагерь. Среди тех, кто сопутствовал императору, были маркиз де Монферрат, граф Гуго де Сен-Поль, Анри, брат графа Фландрии и Эно Балдуина, Жак д’Авень, Гийом де Шамплитт, Гуго де Колиньи и много других. В лагере же остались граф Фландрии и Эно Балдуин, граф Луи Блуаский и Шартрский и большая часть крестоносцев.
Во время похода императора по своим владениям все греки по обе стороны проливов подчинились его власти, принесли ему ленную присягу и уплатили дань, как своему государю – все, кроме одного (болгарского царя. – Ред.). В конце он захватил у них столько земель, что стал весьма могущественным царем. К северо-западу от проливов он захватил такую территорию, что теперь ему принадлежала едва ли не половина ее. Он не перешел под руку императора и не подчинился его власти.
Пока император Алексей был в этом походе, в Константинополе приключилось событие, которое имело весьма печальные последствия. Случилась распря между греками и латинянами, которые проживали в Константинополе, – и последних было в городе довольно много. Какие-то люди – не могу сказать, кто они были, – по злобе учинили пожар. Огонь распространился и стал столь велик и ужасен, что никто не мог ни потушить, ни сбить пламя. И когда сеньоры войска, которые располагались по другую сторону гавани, узрели, как пылает город, они были весьма огорчены и охвачены великой жалостью, видя, как рушатся объятые пламенем высокие церкви и величественные дворцы и пламя пожирает широкие торговые улицы. Но они ничего не могли поделать.
Огонь дошел таким образом до гавани и перекинулся за нее, в самую густонаселенную часть города, а с другой стороны он дошел до самого моря, совсем близко к базилике Святой Софии. Пожар свирепствовал целую неделю, и никто не мог потушить его. Ширина полыхавшего пламени простиралась чуть ли не на пол-лиги. Никто не мог бы точно подсчитать, каков был ущерб, причиненный пожаром, сколько ценностей и богатства сгорело, сколько погибло мужчин, женщин и детей.
Никто из латинян, которые поселились в Константинополе, из каких бы земель они ни были, не отважился более там оставаться. Со своими женами и детьми, со своими пожитками, которые им удалось спасти из огня, они пересекли гавань, чтобы найти убежище в лагере крестоносцев. Их было немало, чуть ли не пятнадцать тысяч, от мала до велика. Позже, после того, как эти люди перебрались, выяснилось, что они оказались весьма полезны нам. Так распалось согласие между франками (т. е. французами и другими) и греками, ибо они уже никогда больше не общались столь дружески, как это было раньше. Никто не ведал, кого винить в таком охлаждении; и это тяжко воспринималось обеими сторонами.
Примерно в это же время случилось событие, которое весьма опечалило баронов и остальную армию: умер монах цистерцианского (бернардинского) ордена аббат Лосский, который был святым и праведным человеком и всегда принимал интересы войска близко к сердцу.
Глава 11. Призыв к оружию (ноябрь 1203 – февраль 1204 года)
Император Алексей очень много времени провел в путешествии по империи; фактически его не было до Дня святого Мартина. Возвращение встретили с большой радостью. Длинная кавалькада знатных греков и дам выехала за город встречать друзей, да и наши люди тоже поехали навстречу своим крестоносцам, возвращению которых весьма возрадовались. В Константинополе император вернулся во Влахернский дворец; а маркиз Монферратский и другие бароны – в свой лагерь.
Очень скоро молодой император, который весьма успешно уладил все свои дела, преисполнился уверенности, что теперь ему во всем принадлежит главенство, возгордился и стал проявлять непочтительное отношение к графам и другим сеньорам и ко всем тем, кто сделал ему столько добра. Он даже не поехал повидаться с ними в лагерь, как имел обыкновение делать раньше. Они же постоянно обращались к нему, прося выплатить деньги, которые император был им должен. Алексей IV же, со своей стороны, все откладывал и откладывал уплату; время от времени он выделял им жалкие суммы и наконец вообще перестал выплачивать и их.
Маркиз Бонифаций Монферратский, который сделал для императора больше других и который был с ним в лучших отношениях, чем другие сеньоры, часто виделся с ним. При этих встречах он упрекал его за вину перед ними и не упускал возможности напомнить о той великой службе, что они ему сослужили. Но император всегда находил новые отговорки и не выполнял ни одно из своих обещаний. Наконец сеньорам пришлось признать, что, каковы бы ни были его намерения по отношению к ним, ничего хорошего в них нет.
И предводители крестоносного войска, а также дож Венеции собрались на совет, где сказали, что теперь-то поняли – император не собирается выполнять никаких обязательств, данных им, и что он никогда не говорил им правды. Они решили послать к нему уважаемых послов, чтобы напомнить ему о тех услугах, которые они ему оказали, и потребовать выполнения договора. Если он выразит согласие, то послы примут это согласие, а ежели нет, то они должны бросить ему от их имени вызов и твердо объявить – крестоносцы сделают все, что в их силах, дабы получить причитающиеся им деньги.
Послами, избранными для этой миссии, стали Конон де Бетюн, Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, и Милон ле Бребан де Провенс, а также три главных советника дожа Венеции. Послы оседлали своих коней и, опоясавшись мечами, сообща поскакали ко Влахернскому дворцу. Нет необходимости говорить, что по причине вероломства греков их ждало весьма опасное и трудное дело.
У ворот они спешились и вошли во дворец, где увидели императора Алексея IV и императора Исаака II, его отца, восседавших бок о бок на двух тронах; а рядом с ними сидела императрица, которая была супругой отца и мачехой сына и к тому же сестрой короля Венгрии, дама прекрасная и добрая; и было с ними множество знатных мужей, и все это походило на двор могущественного властителя.
От имени остальных послов слово молвил Конон де Бетюн, который был мудр и красноречив. «Ваше императорское величество, – сказал он, – мы пришли от лица предводителей войска и от дожа Венеции. Они хотели бы напомнить о той великой службе, которую сослужили вам, как это ведомо всякому и всеми признано. Вы поклялись, вы и ваш отец, выполнить соглашение, которое заключили с ними, и у них имеются ваши грамоты об этом. Тем не менее вы не соблюли соглашения так, как должны были.
Многажды увещевали вас об этом, и перед всеми вашими сеньорами мы призываем вас соблюсти договор, который заключен между вами и ими. Ежели вы это сделаете, то они будут вполне удовлетворены; а ежели нет, то знайте, что с этого часа они не станут считать вас ни своим сеньором, ни своим другом и постараются добиться того, что им причитается, всеми способами, какими только сумеют. Они попросили нас сказать вам, что не причинили бы вам зла, ни вам, ни кому-либо другому, не бросив честного вызова. Они никогда не совершали предательства, и в их стране нет обычая поступать таким образом. Вы слышали то, что мы должны были вам сказать. И теперь вам решать, какие действия вы соблаговолите предпринять».
