Как только я спустился к хранилищу сокровищ, то попросил у казначея храмовников, который тоже был здесь, передать мне ключи от сундуков, что стояли передо мной. Но он, видя, в каком я изможденном и измученном состоянии из-за болезни, ответил, что никаких ключей мне не даст. Я увидел лежащий рядом тесак, схватил его и сказал, что, как слуга его величества, использую вместо ключа. Маршал схватил меня за запястье и сказал мне: «Поскольку вы в самом деле собираетесь использовать против нас силу, мы дадим вам ключи». Он приказал казначею вручить их мне, что тот и сделал. Когда маршал сказал ему, кто я такой, тот потерял дар речи.
Открыв один из сундуков, я обнаружил, что он принадлежит Никола де Шуази, оруженосцу короля. Я выгреб из него все деньги, которые нашел внутри; затем вернулся на баркас, который доставил меня на корабль, и сел на носу. Маршала Франции, который прибыл со мной, я оставил на галере с деньгами. Маршал передал их храмовнику, а тот переправил их на баркас, где я сидел. Когда мы возвращались к галере короля, я стал кричать ему: «Мессир, мессир, посмотрите, как хорошо я справился!» Этот праведный человек был очень доволен и приветствовал меня с большой радостью. Все привезенное мной мы передали людям, которые готовили деньги для выкупа.
После того как советники короля, отвечающие за передачу, закончили свои подсчеты, они пришли к королю и сказали, что сарацины не согласны отпускать его брата, пока у них на руках не окажутся все деньги. Некоторые члены совета придерживались мнения, что король не должен передавать деньги, пока не вернется брат. Король ответил, что отдаст деньги, потому что обещал сарацинам; что же до них, то если они решат вести себя честно, то выполнят данное ему обещание.
После того как выплата была произведена, Филипп де Немур сказал королю, что, готовя деньги, они, наверно, обсчитались, потому что сарацины говорят, что не доложены десять тысяч ливров. Король сильно разгневался и сказал, что, раз он обещал сарацинам выложить двести тысяч ливров до того, как покинет реку, он настаивает, чтобы им были возвращены недостающие десять тысяч. Я наступил мессиру Филиппу на ногу и сказал королю, чтобы он не верил ему, потому что сарацины умеют считать деньги, как никто на свете. Мессир Филипп признал, что я прав, и добавил, что он всего лишь пошутил. Король сказал, что такие шутки неуместны и отличаются плохим вкусом. «Я приказываю вам, – сказал он мессиру Филиппу, – как своему верному вассалу, что, если случайно вы не доплатили сарацинам десять тысяч ливров, вы без промедления выложите их».
Многие из приближенных короля советовали перебраться на его корабль, который ждал в море, чтобы вырваться из рук сарацин. Но он отказался их слушать, заявив, что останется на реке, пока не уплатит сарацинам все двести тысяч ливров, как и обещал им. Тем не менее, как только эти расчеты будут закончены, сказал нам Людовик, он с этого момента будет считать себя свободным от всех своих обещаний и мы без предупреждения покинем реку и уйдем в море к кораблю, который ждет нас.
Скоро наша галера снялась с места и поплыла вперед, но мы преодолели больше лиги прежде, чем обменялись хоть словом со спутниками. Все мы были очень расстроены, что оставляем в плену графа де Пуатье. И тут нас нагнал на галеоне Филипп де Монфор. «Мессир, мессир, – радостно закричал он королю, – я говорил с вашим братом, графом де Пуатье, который на другом судне!» – «Возрадуйтесь! – вскричал король. – Зажечь все огни!» Что сразу же было сделано. Радость, которую мы испытали в этот момент, просто невозможно описать. Король перешел на корабль, где находился его брат, и мы последовали за ним. Бедный рыбак, который явился сообщать графине де Пуатье, что видел, как освобождают ее мужа, получил от нее двадцать парижских ливров.
Прежде чем двинуться дальше, я должен не забыть рассказать вам о некоторых событиях, случившихся, пока мы еще находились в Египте. Первым делом я расскажу о Готье де Шатийоне. Один из наших рыцарей, Жан де Монсон, рассказал мне, что видел его на улице поселения, где пленником содержался король. Улица проходила через все поселение, и с обоих концов ее открывалось пустое пространство, и на ней был Готье де Шатийон с обнаженным мечом в руке. Увидев, как на улице показались сарацины, он, вскинув меч, бросился на них и заставил бежать из поселения; но, убежав, они получили возможность стрелять в него как спереди, так и сзади, и он был с головы до ног утыкан их стрелами. Едва только выгнав их из селения, он стал вытаскивать стрелы, застрявшие в его доспехах, после чего сменил кольчугу и, привстав на стременах, со вскинутым мечом, закричал: «Я рыцарь Шатийон, где мои верные люди?» Когда он развернулся и увидел, что сарацины входят на улицу с другого конца, он снова с мечом в руке напал на них и погнал. Он поступал так три раза с тем же самым результатом.
После того как адмирал галер дал мне возможность присоединиться к нашим спутникам, которые были взяты в плен на суше, я спросил у тех, кто был с Готье де Шатийоном, что слышно о нем. Тем не менее я не смог найти ни одного, кто рассказал бы мне, как он был взят в плен; но все же я услышал от доброго рыцаря Жана Фуанона, который был взят в плен в Мансуре, что видел сарацина верхом на лошади Готье де Шатийона, и ее круп был покрыт кровью. Этот рыцарь спросил у сарацина, что он сделал с человеком, которому принадлежала лошадь, и тот ответил, что перерезал всаднику горло, когда тот сидел в седле, в чем легко можно убедиться по крови, которая покрывает лошадь.
В нашей армии был еще один отважный человек, епископ Суасонский, чье имя было Жак де Кастель. Когда он увидел наши войска отступающими к Дамиетте, он, полный желания предстать перед Богом, не захотел возвращаться в страну, откуда был родом. Торопясь предстать перед Богом, он пришпорил коня и в одиночку бросился атаковать сарацин. Они исполосовали его саблями, и он оказался у престола Божьего вместе с другими мучениками.
Пока король ожидал, когда будет уплачен выкуп за освобождение его брата, графа де Пуатье, некий сарацин, богато одетый и с очень приятной внешностью, преподнес его величеству подарок в виде кувшина с молоком и букет разнообразных ярких цветов от лица ребенка Насака, который был султаном Каира. Преподнеся эти дары, он заговорил с королем по-французски.
Когда король спросил его, откуда он знает французский, этот человек ответил, что когда-то был христианином. И тут король сказал ему: «Уходи! Я больше не хочу с тобой разговаривать!» Я отвел этого человека в сторону и попросил рассказать обстоятельства его жизни. Он сообщил мне, что родился в Провансе и прибыл в Египет; здесь он женился на египтянке и сейчас считается очень важной персоной. «Разве ты не понимаешь, – сказал я ему, – если ты умрешь в этом облике, то будешь проклят и отправишься в ад?» Он ответил, что знает это и, более того, уверен, что нет религии лучше, чем христианская. «Но – добавил он, – я боюсь бедности и позора, которые испытаю, если вернусь к вам. Каждый день тот или другой человек сможет бросить мне: «Убирайся, ты, крыса!» Так что я предпочитаю жить здесь в богатстве и спокойствии, чем оказаться в положении, которое предвижу». Я напомнил ему, что в день Страшного суда, когда его грехи станут видны всем, он испытает куда больший стыд, чем тот, о котором говорит сейчас. Я дал ему много добрых христианских советов, но они не возымели действия. Он оставил меня, и больше я его никогда не видел.
