В день отъезда из Йера король пешком спустился к подножию замка, потому что склон был слишком крутой. Он не мог воспользоваться своим жеребцом и поэтому оседлал моего. Когда появился его конь, он очень гневно обратился к Понсе, своему оруженосцу. После того как король дал ему хорошую взбучку, я обратился к Людовику IX: «Ваше величество, вам стоит многое прощать Понсе, потому что служил вашему деду, отцу и служит вам». – «Сенешаль, – ответил он, – это не он служит нам, а мы ему, разрешая оставаться при нас, несмотря на его отвратительные качества. Дело в том, что однажды король Филипп, мой дедушка, сказал мне, что мы должны вознаграждать наших слуг, одних больше, других меньше в зависимости от того, как они исполняют свои обязанности. Он также говаривал, что никто не может хорошо править страной, если он не знает, как прямо и твердо отказывать, когда он не знает, как себя вести. Я говорю тебе эти вещи, – добавил он, – потому что мир настолько алчен в своих требованиях, что лишь немногие думают о спасении своих душ или о своей чести, считая, что могут завладеть чужим добром, не задумываясь, правильно ли или нет они поступают».
На своем пути через графство Прованс король проехал через город в этой части страны по названию Экс (Экс-ан-Прованс, к северу от Марселя. – Ред.), где, как говорят, было погребено тело Марии Магдалины. Мы пошли посмотреть на очень величественную пещеру в скале, где, как говорили, святая жила отшельницей семнадцать лет. Когда король достиг Бокера и я убедился, что он на своей земле и в своих владениях, то отпросился у него и отправился нанести визит моей племяннице Дофин де Вьен, моему дяде графу де Шалону и его сыну графу Бургундскому.
Проведя какое-то время в Жуанвиле, где занимался своими личными делами, я снова присоединился к королю, которого застал в Суасоне. Он встретил меня с такой радостью, что все, кто был при нем, изумились. Я нашел тут графа Жана де Бретаня с его женой, дочерью короля Тибо I Наваррского. Она прибыла отдать королю дань благодарности за те права, которыми он наделил ее в Шампани. Тем не менее король отложил разговор на эту тему и пригласил ее вместе с королем Тибо II на встречу в Париже, где их выслушают и обеим заинтересованным сторонам будет оказана справедливость.
Король Наварры и его совет, как и граф де Бретань, прибыли на эту встречу. В его ходе король Тибо попросил руки королевской дочери леди Изабеллы. Вопреки всем разговорам, которые наши люди из Шампани вели за моей спиной, потому что видели, как король в Суасоне проявлял свою любовь ко мне, я не уклонился от возможности прийти к королю поговорить с ним об этом союзе. «Иди и добейся от графа де Бретаня согласия, – сказал король, – и потом мы заключим этот наш брак». Я сказал, что эти соображения не должны позволить ему отказаться от данной идеи. Он ответил, что ни в коем случае не допустит этого брака, пока не будет достигнуто соглашение; никто не сможет утверждать, что женитьбой своих детей он лишает сеньоров их наследства.
Я передал этот разговор королеве Маргарите Наваррской, ее сыну королю Тибо и их советникам. Как только они услышали мнение короля Людовика, то поспешили прийти к соглашению. Когда все заинтересованные стороны обговорили условия, король Франции отдал свою дочь за короля Тибо. Свадьба была отпразднована в Мелене, пышно и торжественно. Затем король Тибо с новобрачной отправился в Прованс, где их прибытие было встречено большим собранием сеньоров.
Глава 18
Король управляет своими владениями
После возвращения короля из-за моря он преисполнился такого неприятия мирского тщеславия, что впредь никогда не носил ни горностаевого или беличьего меха, ни пурпурного сукна и не золотил стремена и шпоры. Одежда его была из камлота или серой шерстяной ткани; меховая оторочка ее и покрывала на ложе были из шкур оленей, зайцев или ягнят. В пище он придерживался таких скромных вкусов, что никогда не заказывал для себя какое-то специальное блюдо, а принимал то, что готовил повар, и ел то, что ставили перед ним. Вино он пил из стеклянного кубка, разбавляя его водой в зависимости от крепости вина; когда слуга из-за спины готовился налить ему вино, кубок король держал в руке. Людовик IX всегда заботился, чтобы бедные были накормлены, и посылал деньги, чтобы они были распределены между ними.
Когда от какого-то вельможи являлись менестрели со своими виолами (род скрипки. – Ред.), чтобы развлечь монарха после обеда, король всегда ждал, когда они кончат петь, чтобы произнести благодарственную молитву. Затем он вставал, и священники тоже вставали перед ним со словами благодарения. В тех случаях, когда мы наносили ему не обговоренный заранее визит, король обычно сидел на своем ложе. Если в его обществе какой-нибудь монах-францисканец говорил о книге, которую он хотел вслух прочесть королю, тот отвечал: «Не надо читать ее мне. Никакая книга не сравнится со свободным и дружеским разговором после трапезы, когда каждый говорит, что ему нравится». Когда с королем обедали какие-нибудь важные иностранцы, они всегда признавались, что нет ничего лучше общества короля.
А теперь я расскажу вам о его мудрости. В самом деле много раз приходилось слышать, как люди говорили, что никто из членов его совета не обладает такой мудростью, как король. Это было ясно и потому, что, когда кто-то советовался с ним по какому-нибудь делу, Людовик никогда не говорил: «Я должен обсудить этот вопрос», а если ясно и четко видел правильное решение, то сразу же отвечал, не справляясь у своего совета. Как я слышал, именно так он и ответил прелатам своего королевства, когда они однажды представили ему петицию.
В том случае епископ Осерский обратился к нему от имени всех своих прелатов. «Ваше величество, – сказал он, – присутствующие здесь архиепископы и епископы поручили мне сказать вам, что ваши руки, в которых находится честь христианского мира, теряют ее. И если вы не задумаетесь над этим, то и дальше будете терять ее, потому что в настоящее время никто не испытывает страха перед отлучением от церкви. Посему мы просим ваше величество приказать вашим бейлифам (судебным приставам) и провостам (офицерам полиции), чтобы они принудили всех лиц, которые год и один день назад были отлучены от церкви, дабы они примирились с Церковью». Король, не прибегая ни к чьему совету, ответил, что охотно приказал бы своим судебным приставам и другим должностным лицам принудить этих людей к соответствующему поведению – в том случае, если в каждом случае имеется исчерпывающее знание обстоятельств вынесения приговора, чтобы должностное лицо могло судить, справедливо ли было назначено наказание или нет.
Посоветовавшись между собой, прелаты сообщили королю, что не могут представить ему таких сведений, потому что это исключительно дело церковных судов. Король ответил, что и он, в свою очередь, не может ни знакомиться с делами, которые не входят в его юрисдикцию, ни приказывать своим судебным должностным лицам принуждать всех отлученных от церкви получать отпущение грехов, не зная, правильно ли или же ошибочно был вынесен приговор. «Ибо если я это сделаю, – добавил он, – мне придется действовать в противоречии с Божьими законами и принципами справедливости. Я приведу вам следующий пример; епископ в провинции графа де Бретаня держал графа под отлучением семь лет, в конце которых тот получил отпущение грехов уже от суда в Риме. И если бы в конце первого года я принудил бы графа, то поступил бы с ним неправильно».
