– Да, – пролепетала Лени. – Но это редкий шанс снять что-то грандиозное. Германия потом долго не увидит Олимпиаду. Потом… это очень интересный проект, я пока даже до конца не знаю, как это нужно снимать. Я бы очень хотела попробовать свои силы.
– Ну, тут вы не правы. Верьте в себя. Кто, кроме вас, сумеет снять фильм об Олимпиаде? Хотя я не очень заинтересован в Играх… Медали все равно достанутся американцам – у них так много чернокожих спортсменов. Не хочу на это смотреть. Но я уверен, что вы снимете прекрасный фильм.
– Да, мой фюрер, но доктор Геббельс, похоже, не слишком разделяет мой энтузиазм, – осмелилась вставить Лени.
– Да, почему же? Мне кажется, Вы его недооцениваете. Он – замечательный человек. Разве может человек способный смеяться так искренно, как доктор, быть плохим? Нет, тот, кто так смеется, не может быть плохим.
Он помолчал, потом произнес:
– Ну что же, мне пора. Был рад Вас видеть.
Лени этот разговор немного озадачил: так и неясно было, смогла ли она убедить фюрера, что фильм должна снимать она…
Осенью 1935 года Лени приехала в Нюрнберг, чтобы побыстрее отвязаться от съемок фильма о вермахте. С ней поехали пять операторов, трое из которых уже работали над «Триумфом воли» – Френтц, Лантчнер и Клинг. Также добавился Вилли Цильке и ее бывший любовник Ганс Эртль, которого она околдовала в Гренландии и который после съемок «SOS! Айсберг» вдруг решил заделаться кинооператором.
Весь фильм отсняли за пару дней, немного времени Лени возилась и с монтажом. Получился 25-минутный фильм под названием «День свободы». Премьера ролика должна была состояться в рейхсканцелярии – на восемь часов вечера был назначен прием, куда были приглашены генералы вермахта. Лени появилась в который раз с опозданием. Войдя в зал, она увидела, что Гитлер стоял с бледным лицом, а Геббельс язвительно усмехался. Двести гостей встретили ее каменными лицами и вязкой гробовой тишиной. Начался фильм. Через полчаса, когда включился свет, к Лени подошел улыбающийся Гитлер и поздравил с успехом. Снова победа! У нее все получилось! Она видела, как постепенно вытягивалось лицо у Геббельса, ревновавшего ее к фюреру.
Лени с энтузиазмом приступила к съемкам «Олимпии». Вся съемочная группа поселилась в замке Рувальд, где дважды в день, как и при съемках «Голубого света», Лени проводила «летучки», внося в свои малопонятные кому-либо еще заметки, которые она называла «манускриптом», многочисленные изменения. По окончании дня она, не жалея сил, садилась разбирать фотографии, диктовать письма помощникам, записывала пришедшие в голову идеи. Ее работоспособность поражала абсолютно всех. Лени сама решала, где будут стоять камеры, звукозаписывающие аппараты.
Вскоре предстояла съемка первой сцены с эстафетой факела. Ее снимали в Афинах. Когда Лени увидела алтарь, на котором должен был зажигаться Олимпийский огонь, то пришла в ужас – он выглядел очень примитивным, к тому же вокруг была куча машин и мотоциклов, что совсем не было похоже на Древнюю Грецию. Пока Лени давала команду операторам, как же снять злосчастный алтарь, повсюду уже раздавались восторженные возгласы – сквозь толпу пробирался первый бегун с факелом. Его сопровождали автомобили, что делало съемку невозможной. Лени поняла, что если сейчас они будут просто снимать эстафету передачи огня, то это будут документальные кадры. Тогда она решила организовать постановочную съемку на стадионе, выбрав для этой цели одного из бегунов по имени Анатоль, оказавшегося русским. Лени он показался чрезвычайно симпатичным и, как она считала, именно так должен выглядеть греческий атлет. По окончании съемок с огнем киногруппа вернулась в Берлин.
Олимпийские игры открылись 1 августа 1936 года. В шесть часов утра вся съемочная группа уже была на ногах и знала, что делать. В первый день Олимпиады должны были быть отсняты торжественное вступление делегаций на стадион, прибытие бегуна с факелом, приветственная речь Гитлера, сотни взлетающих в небо голубей. Съемки соревнований велись с аэростата, с надувных лодок, были построены рельсовые дорожки для операторов, участникам конного многоборья привязали к седлам небольшие камеры, заряженные пленкой длиной всего в пять метров, во время тренировок бегунам привязывали на шею корзинку с камерами. Лени не успевала за всем следить, Игры она так и не видела. Она бешено носилась от одного оператора к другому и, если ей казалось, что что-то снимается не так, кричала на весь стадион – в этом была она вся.
За Олимпиаду немецкие спортсмены выиграли 33 золотые, 26 серебряных и 30 бронзовых медалей. Все шло отлично, пока вдруг судья в соревновании метателей молота не решил отозвать оператора, снимавшего спортсменов в движении на специально построенных для этого рельсах. Ему показалось, что съемка мешает спортсменам. Согласие на прокладывание рельсов для камеры дал Организационный комитет, да и сами метатели не возражали. Лени не могла смириться с потерей ценных кадров в драматической дуэли между Бласком и Хейном, и яростно, словно фурия, отшвырнула судью, назвав его скотиной. Она часто страдала неконтролируемыми припадками злости, доставшимися ей по наследству от бешеного отца. Судья немедленно побежал жаловаться начальству. Конечно, тут же на горизонте появился и Геббельс, довольный, что наконец-то произошел инцидент, из-за которого Лени можно отстранить от работы. Ледяным тоном он запретил ей появляться на площадке. Когда же она невозмутимо пригрозила, что пожалуется Гитлеру, то он прошипел:
– Вы в своем уме?! Хотите, чтобы дело дошло до международного скандала?! Я вам приказываю сейчас же извиниться перед судьей!
Лени пришлось, скрипя зубами от злости, разыскать судью и попросить у него прощения. Тот в ответ лишь кивнул головой.
Вскоре Игры закончились, однако работа над фильмом еще продолжалась: Вилли Цильке предстояло отснять заключительную сцену. Он нашел в Греции так называемую «Долину молчания», где планировалась съемка обнаженных храмовых танцовщиц.
Когда на копировальную фабрику был сдан последний материал, оказалось, что всего отснято более 400 тысяч метров пленки. Теперь необходимо было смонтировать ее. Между тем, гигантский труд заключался уже в возможности отыскать необходимые сцены. Для этого Лени разработала особую номерную схему, с помощью которой можно было рассортировать кадры и затем быстро искать нужные. Даже Гитлер, единственный раз посетивший монтажную, изумился, что Лени смогла найти и показать все фрагменты, которые он хотел увидеть.
Осенью 1936 года Геббельс распорядился не давать никакой информации об «Олимпии» в прессе и упоминать имя Лени Рифеншталь. Это было его месть за приближенность Лени к фюреру, за ее несговорчивый характер, за то, что она часто «прыгала через голову». Этого рейхсминистру показалось мало: через своего секретаря Ханке он передал Лени требование сократить фильм об Олимпиаде до одной серии и урезать число сцен с чернокожими спортсменами. Лени проигнорировала это распоряжение, не осознавая, что сама себе уже давно вырыла могилу. Еще через несколько дней Минпроп потребовал от Лени немедленно уволить ее пресс-секретаря Эрнста Егера за брак с еврейкой. И этот приказ Лени проигнорировала. Она понимала, что Геббельс долго терпеть это не будет и вскоре взорвется. Однако она была убеждена, что ее близость к Гитлеру защитит ее. Между тем, 6 ноября Геббельс отдал распоряжение не выдавать дополнительных ссуд на фильм, хотя выданные 1,5 миллиона марок уже были израсходованы, а работа над картиной еще не закончена. Этого Лени уже не могла выдержать и немедленно обратилась за помощью к Гитлеру.
