Я спросил Вакса:
– Почему Краснощекое предложил мне прочитать работу Ленина «Что делать?» Когда она была написана? Лет пятнадцать назад?
Что-то около этого, ответил он. Я сказал ему, что я поддразнивал Краснощекова из-за того, что он так быстро вознесся, как только решил стать большевиком. Вакс вспыхнул. Я видел, что это было неприятно и он подумал, что я просто дурачусь.
– Я уверен, он сможет, – сказал я, – именно благодаря тому, что он занимает такое высокое положение в партии, он думает, что все знает о заводских рабочих и может сказать им, что делать. Или крестьянам. Я уверен, что и для них у него припасены ответы.
Вакса совершенно не заботили мои объяснения; как я понял после того, как он заговорил, ему было неприятно то, что Краснощекое неправильно трактовал «Что делать?». Я сохранил в памяти все эти годы, потому что среди критиков стало модно цепляться за эту книгу Ленина.
Только внимательное чтение этой книги, сказал мне Вакс, может помочь понять, что Ленин имел в виду сделать так, чтобы ведущая группа кадров принимала все решения и вручала их рабочим в готовом виде. Ленин настаивал – и это отличало меньшевиков от большевиков – на том, что должна быть создана партийная организация профессиональных революционеров. Только таким образом в царской деспотической России партия могла бы работать в подполье, не создавая опасности себе самой и остальным. Профсоюзы и другие организации должны быть открытыми, насколько позволяют условия. Но с самого начала – ив книге неоднократно это подчеркивается, – больше рабочих, чем людей умственного труда, нужно вводить в руководство, и ни в коем случае профессионалы-подпольщики не должны думать за рабочих. Он сам хватался за каждое письмо, приходившее от рабочих, изучал его, что-то из него узнавал и приходил в восторг и энтузиазм из-за каждого признака, что рабочие становятся активными в своем движении. Он постоянно сражался против самодовольства, которое проявляли некоторые ссыльные, которые находились в отдалении от действительной классовой борьбы, имевшей место.
Между тем Вакс ненавидел всяческую несправедливость и указывал, что вполне возможно, что Краснощеков глубоко понимал то, что имел в виду Ленин.
– В таком случае он подумал, что его выдвинули на руководящий пост, так как это было необходимо, чтобы помочь обучить и развить менее продвинутые кадры, – сказал я.
– Это правда, – заметил Вакс, – он человек, не замеченный в скромности, но и Ленин тоже не такой. Партии в настоящий момент не нужны люди моего склада, учителя, которым не хватает смелости…
Но здесь я перебил его:
– Да, все это очень хорошо, хотя я хотел бы напомнить вам, во-первых, что Ленин – великий учитель, и Владимир Ильич всегда слушает.
И я рассказал ему, как долго мы с Кунцем ждали, пока Ленин вытягивал информацию, которая показалась ему интересной, у двух необразованных крестьян.
– Может, я ошибаюсь. Я только дважды разговаривал с Краснощековым. Но я не могу представить его, чтобы он слушал рабочих. Ведь парень вроде Мельникова, думающий, несловоохотливый, который ходит повсюду и прислушивается к рабочим и думает, каким образом избежать ненужного повторения приказов, дублирования распоряжений или бумажной работы переписки, – он мог бы научить Краснощекова одной-двум вещам.
– И все же, Альберт, мы не знаем, может, именно Краснощекое хотел, чтобы у вас появилось настоящее представление о том, как работает партия, и о лежащем в основе этой работы плане Ленина, принятом на Втором съезде в Лондоне и выдвинутом в этой ранней его книге.
– Все, что было рассчитано на ее работу во время нелегальных условий. А теперь партия во власти, и это большая разница, – вставил я. – Однако в основном я хочу сказать, что я слышал, как Ленин много раз говорил о том, как медленно движется партия, – ругал товарищей, заставлял их шевелиться, говорил, что массы идут впереди них и что они недооценивают революционное настроение масс и так далее.
– Временами так оно и есть, – задумчиво произнес Вакс. – И иногда это хорошо, иногда – не очень; и тогда наша задача – сдержать их. Я волнуюсь теперь, что может произойти здесь. Инициатива наших рабочих велика, повстанцы на кораблях бесстрашны. Теперь у них свое правительство, у них нет хозяев, и они намереваются сохранить это, но вы же видели американский флаг на том линкоре, а также японские и британские орудия. А французы заняты чехами. Возникнет ли безвыходное положение, когда одни будут удерживать других? Или они соберутся вместе и нанесут нам удар в спину, и если так, будет ли это кровавой баней? Я очень выработался, и тогда говорю себе, что я становлюсь старше, слишком всего боюсь. А вы, мой друг, – сказал он, – вы как наши портовые рабочие, у вас слишком много возможностей.
И все же я оказался в беде, когда белые арестовали, а затем отпустили меня, я все еще подвергался временному аресту, и этот добрый, скромный учитель и его жена время от времени прятали меня, в их доме я провел свою последнюю ночь во Владивостоке.
Поездка с Сухановым и маленькой группой на чешский фронт дала мне некоторое представление о том, как трудно было этим молодым активистам из Владивостокского Совета прийти к какому-либо реальному решению по жгучему вопросу «Что делать?» в отношении громадного нашествия союзников-интервентов. Психологически, равно как и практически, это было другое царство, другая сфера вне основного вопроса: нужно было отбить вторжение казацкого атамана Семенова.
Логика могла бы подсказать нам, что союзники и Семенов не были разделены, им платили японцы, и вполне возможно, он сговорился с французами, и что даже это проявление его силы может быть частью плана, разработанного с ним, англичанами и, быть может, некоторыми американцами. Всем было известно, Риду и мне, что союзники поддерживали генерала Деникина, Алексеева и Каледина, и это впоследствии было зафиксировано в документах; консул рекомендовал, чтобы Соединенные Штаты следовали этому примеру, еще в декабре. Логично было предположить, что Семенова тоже кто-то поддерживал. Семенова постоянно отбрасывала Красная армия, начиная с января, но он всякий раз возвращался в Маньчжурию, чтобы перегруппировать своих бандитов и монархистов, а также боевиков-казаков. Рядом с Деникиным сражался казацкий генерал атаман Каледин на Дону; это был любимый военачальник союзников, который, сидя верхом, «восстанавливал порядок» в России и прогонял большевиков. Однако после событий 12 февраля Семенов стал более амбициозным и безжалостным. В тот день генерал Каледин в Новочеркасске созвал местное правительство казаков и выслушал рапорт полевого атамана A.M. Назарова о том, что большевики наступают и находятся всего в нескольких милях от Новочеркасска и что «казаки не желают воевать». И тогда Каледин тихо сказал: «Борьба безнадежна» и подал в отставку с поста атамана. А когда собрание вернулось к дневной сессии, выяснилось, что он уничтожил какие-то документы, а затем пустил пулю себе в сердце.
Теперь Семенов развернул настоящую игру на зрителя для одобрения со стороны союзников. Два или три дня я сопровождал Суханова вдоль довольно вытянутого фронта. На меня произвели впечатление большие соединения Красной гвардии – в основном это были механики, портовые рабочие, рабочие с железнодорожных станций и заводов. «Крестьянин и рабочий» описывает наш визит формальными словами в своем выпуске от 20 июня 1918 года. Я был там в качестве корреспондента, и, поскольку у меня был скромный фотоаппарат, мне позволили свободно фотографировать. Я разговаривал с крестьянами и с рабочими, для большинства из которых не впервой было сталкиваться с бандами Семенова. Обычно они сталкивались с ними в горах Маньчжурии и оттесняли их назад. У Семенова были опытные партизаны, сказал я Суханову.
