Суханов, который был противником линии Мартова на партийном совещании его группы прошлой ночью и почти проигравший (около 12 против 14), так описывает чувства, охватившие его, когда он стал свидетелем этой сцены с задних скамеек в зале, зарезервированных для публики, где он «чувствовал себя оторванным и отделенным от всего, чем я жил в течение восьми месяцев, которые были равны десяти годам»:
«Весь президиум, во главе с Лениным, стоял и пел, лица у них были взволнованные, возбужденные, глаза горели. Однако делегаты были более интересны: они полностью ожили. Переворот произошел более гладко, чем ожидали многие из них; он даже казался завершенным. Уверенность в успехе распространялась повсюду; массы были переполнены верой, что теперь и в будущем все пойдет хорошо. Они начали убеждаться в неизбежности мира, земли и хлеба и даже начинали чувствовать некую готовность постоять за вновь обретенные права и блага.
Аплодисменты, крики «Ура», взлетающие вверх шапки…
Однако я не верю в победу, в успех, в «правильность» или историческую миссию режима большевиков. Сидя на задних сиденьях, я наблюдал это празднование с тяжелым сердцем. Как бы я хотел присоединиться и раствориться вместе с массами и слиться с их вождем в едином порыве! Но я не мог…»
И тогда Ленин снова поднялся на сцену. Бурливший зал угомонился, делегаты из провинций наклонились вперед; лица их были суровы. Он начал говорить о следующем вопросе – о земле. Еще раньше Каменев объявил о самых последних мерах, предпринятых Военно-революционным комитетом, – об отмене смертной казни на фронте. Таким образом, по всей России восстановлен один из первоначальных запретов, введенных вскоре после Февральской революции; об освобождении всех политических заключенных, а также освобождении всех крестьян – членов местных земельных комитетов, арестованных из-за захвата земель без разрешения Временного правительства. Все эти объявления были встречены громкими аплодисментами, причем крестьяне приветствовали не менее громко, чем солдаты. Однако теперь, когда перед ними стоял Ленин, держа в руках еще одну стопку бумаг, по вопросу о земле, они воздерживались от суждения.
Вначале Ленин говорил, не глядя в бумаги, немного наклонив вперед свою огромную лысую голову; его подвижные губы и мощный подбородок выделялись более резко, чем потом, в будущем, когда их скроет привычная бородка. Это второе, вооруженное восстание, отчетливо показывает, что земля должна быть передана крестьянам. Временное правительство только что свергнуто, а скомпрометировавшие себя эсеры и меньшевики «совершили преступление, затягивая с решением вопроса о земле… И таким образом они привели страну к экономической разрухе и крестьянскому бунту». Их разговор о мятежах и анархии был уловкой. «Где и когда мятежи и анархия были спровоцированы мудрыми мерами?»
«Первый долг правительства рабочих и крестьянской революции, который должен быть решен, – это вопрос о земле, который может утихомирить и удовлетворить огромные массы беднейшего крестьянства».
Он собирался прочитать пункты декрета, «который издаст ваше молодое Советское правительство». И затем будничным голосом он сказал, что один из пунктов выдает мандат земельному комитету, составленному из 242 мандатов местных Советов крестьянских депутатов. Этот крестьянский мандат был скомпилирован газетой «Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов» (ежедневная газета, выражающая линию правых эсеров так же неуклонно, как «Уолл стрит джорнел» говорит о финансовом капитале в Соединенных Штатах). И, сказал Ленин, он (декрет) будет «повсюду руководством по выполнению великой земельной реформы до окончательного решения последнего, которое будет принято на Учредительном собрании».
Кроме этого, остальные пункты ничем не примечательны. Помимо мандата их всего было пять. «Помещичье владение землей отменяется безо всякой компенсации». Все имения, включая владения церкви и короны, со всей живностью и строениями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, этот вопрос будет рассмотрен Учредительным собранием. Земли у простых крестьян и казаков конфискованы не будут. Поскольку собственность будет принадлежать всему народу, любой вред, нанесенный конфискованной собственности, отныне будет считаться «тяжким преступлением», которое будет караться революционными судами. Местные комитеты должны предпринять все необходимые шаги, чтобы обеспечить строжайшую дисциплину и порядок во время конфискации, чтобы молено было составить опись имущества и определить, какие поместья должны быть конфискованы, а также их размеры.
Затем он начал зачитывать мандат, который был отпечатан в Петрограде, 19 августа, а также, вполне вероятно, был написан теоретиком народничества Ткачевым в XIX веке. Я был заворожен строками, вроде этой; «Все маленькие ручьи, озера леса и так далее должны перейти в руки коммун, ими должны управлять органы местного самоуправления», а также тем отрывком, где говорилось, как земля «будет подвергаться периодическому перераспределению».
Я подумал, что это превосходило желания крестьян, во всяком случае, то, как они себе это представляли, и было больше того, что большевики исторически хотели для них сделать. «Раздел земли будет производиться на равной основе, то есть земля будет распределена среди тружеников в согласии с трудовыми стандартами или стандартами потребления, в зависимости от местных условий». Боже правый! После всех этих поношений Марксом Прудона и Бакунина и лозунга «равенство», а также его якобы бессмысленности! Ленин намеренно подчеркивал то, что мог понять любой демократ и любой крестьянин или солдат. Начинал он осторожно.
Я сейчас не помню, на каком вопросе Ленин запнулся, поднял бумаги и внимательно вгляделся в них, и ему пришел на помощь один из бесчисленных людей на сцене, который закончил трудное и не слишком волнующее (особенно для крестьян) чтение мандата, состоявшего из 1100 слов.
Вокруг вопроса об одной только собственности разгорелась битва – так же как в прошлом, когда это был лишь теоретический вопрос, не усложненный практикой
40.
Самое удивительное из всего этого был тот факт, что нигде в исключительно пространном заключении, которое Ленин добавил к «крестьянскому мандату», не было сказано ни слова о том, что вся земля принадлежит народу в целом; но только о том, что ему будет принадлежать «конфискованная собственность». Суханов и другие жаловались, что в словах Ленина было противоречие, когда он говорил, что вся частная собственность на землю отменяется, и при этом в условиях «Образцового декрета» говорилось, что из конфискации исключается не только земля обычных крестьян, но и земля казаков. На самом деле это было не так. Один лишь Ленин в своем постановлении выдвигал идею о том, что «земля обычных крестьян и простых казаков» не будет конфискована. Это не давало никаких привилегий богатым или зажиточным казакам, которых было немало. Что же до земельных наделов, то только те, что находились в собственности малоземельных крестьян, не подлежали, согласно мандату, конфискации. В то время как Ленин утверждал, что с «владением помещиками землей» нужно покончить раз и навсегда, в мандате, озвученном крестьянскими эсерами, говорилось, что «частное владение на землю должно быть отменено навсегда», так же как в крестьянском мандате, особо подчеркнувшем, что «использование наемного труда не разрешается».
