– А как насчет ваших старых друзей из «Нового мира», которые стали бюрократами и теперь ходят с портфелями под мышкой ?
Я в первый и в последний раз застиг Гумберга с открытым забралом. Он всегда держался как циничный наблюдатель человеческой комедии, ни во что не ввязывающийся и беспристрастный. Он никогда не претендовал на звание марксиста, не претендует и теперь, не признавал, что его маска скрывала подлинное беспокойство за страну, которую он принял, и за родину. Здесь не было никакого противоречия; по моему мнению, и по мнению Рида тоже, если Соединенные Штаты признали большевиков и Советскую власть, то от этого станет лучше и России, и Америке. И хотя Алекс, а не Рид, закончил на Уолл-стрит, многие понимающие люди сказали бы после его смерти, что всегда держась подальше от всеобщего внимания, этот провокационно таинственный Гумберг играл важную роль в долгих попытках добиться признания Советов.
Глава 13
ГЕРМАНСКИЙ МАРШ
10 февраля формула Троцкого «вонзить штыки в землю» сыграла роль в окончательных соглашениях по Брест-Литовску, однако через семь дней русские были уведомлены, что военные операции возобновятся на следующий день. Троцкий подумал, что это – блеф. На самом деле приказ выступать был отдан немцами, когда Троцкий возвращался в Петроград.
На следующей неделе Центральный комитет собрался на почти круглосуточном совещании. В то время, пока немцы приближались, комитет все еще был расколот. Борьба Ленина, тянувшаяся уже несколько недель, обрела новую остроту. По получении послания Гоффмана Ленин предпринял действия, чтобы предложить Германии возобновить мирные переговоры. За это проголосовали, кроме Ленина, Сталин, Свердлов, Сокольников и Смилга. Однако явное большинство – Троцкий, Бухарин, Ломов, Иоффе, Урицкий и Крестинский – проголосовало против, по крайней мере, до тех пор, «пока наступление немцев не будет достаточно очевидным, и до тех пор, пока не обнаружится его влияние на рабочее движение». Ленин настаивал. Если начнется германское наступление, а в Германии и в Австрии никакой революции не будет, то стоит ли тогда стремиться к миру? В ответ на это Троцкий поменял позицию и поддержал Ленина, и таким образом создалось большинство из шести голосов против одного Иоффе, руководителя переговоров в Бресте до Троцкого, четыре человека воздержались.
Дзержинский голосовал вместе с оппозицией Ленину, а Зиновьев проголосовал вместе с Лениным. Утром Троцкий, повторив, что они должны увидеть, какое воздействие окажет новая ситуация на немецкий народ, вновь проголосовал против немедленного предложения продолжать переговоры, и предложение не удалось снять семью голосами против шести. Затем поступили новости о настоящем продвижении вперед. Это было вечером 18 февраля. Немцы не только выступили, но, как пришлось написать Ленину двадцать третьего, старая русская армия «вообще отказывалась воевать». У Двинска, который был взят немцами в первый день наступления, русские офицеры «уже собирались снимать погоны». Позже в тот же вечер, восемнадцатого, появились слухи, будто немцы двигаются на Украину и Троцкий опять переметнулся в лагерь Ленина, хотя и неохотно, с тем чтобы выйти на германцев с предложением подписать мир на изначально предложенных Германией условиях и при этом попросить их о дальнейших переговорах; за это предложение проголосовали семеро против пяти.
В ту же ночь Совнарком или Центральный исполнительный комитет Советов проголосовал за предложение. Большевики, связанные решением Центрального комитета партии, все без исключения поддержали его. Из семи присутствовавших левых эсеров четверо проголосовали за него, хотя их партия позднее объявила голосование недействительным. Немцам немедленно была послана телеграмма. Однако генерал Гоффман, поддержанный Людендорфом, Гинденбургом и кайзером, заставил русских ждать ответа, а немцы тем временем продолжали свой марш.
Те четыре дня, которые прошли в ожидании, мы все пережили в каком-то напряжении лунатиков. Дикие слухи каждый день наполняли Петроград. После падения Двинска предложение Троцкого о том, чтобы центральные власти были допрошены об их требованиях, без упоминания мира, вызвало ответ Ленина, что надо прекратить эти «шутки с войной» и что «мы пишем бумаги, а они [германцы] тем временем захватывают подвижные составы… История скажет, что вы доставили революцию [врагам]. Мы могли бы подписать мир, который не был бы опасен для революции». Именно тогда Троцкий, вместо того чтобы голосовать за собственную резолюцию, проголосовал за резолюцию Ленина. Но теперь немцы и в самом деле находили такого рода войну шуткой, как позже писал Гоффман. Та малая часть русской армии, которая еще не была демобилизована, поспешно делала это, отступая и растворяясь перед незначительными силами немцев.
Интересно, что в такой ситуации были люди, которые больше склонялись в сторону военно-революционной группировки, чем когда-либо, говоря, что немцы могут атаковать в любом случае.
Лично для меня все эти дебаты теперь казались почти академическими, поскольку я их не слышал; но, когда слышал, они были иными, потому что, хотя им и недоставало динамического руководства левой группировки, в которую входила мой добрый друг Коллонтай, там было много мощных ораторов. Между тем я видел немцев в действии в первые дни войны
63 и теперь довольно реалистично представлял, как они гуськом маршируют по Невскому проспекту.
Спустя несколько недель, пытаясь воздействовать силой разума и убеждений на большевиков и левых эсеров, с которыми большевики вместе возглавляли правительство, Ленин еще раз попробовал действовать без них, обратившись К народу. Под псевдонимом Карпов он напал на них. И когда после двух статей в последующие дни Ленин обнаружил, что Центральный комитет разделился почти поровну, и против него по решающим голосам, он написал третью статью, за подписью Ленин, и разоблачил себя, как автор двух первых.
21 февраля я с жадностью проглотил первую из этих статей Ленина, напечатанную в газете «Правда» под названием «Революционная фраза». Я хотел бы, чтобы Рид был здесь, чтобы посмаковать язык этой статьи.
«Если желание революционной войны со стороны, скажем, Петроградской и Московской партийных организаций не были бы простой фразой, то мы стали бы свидетелями между октябрем и январем другого [ряда] фактов: мы видели бы, как демобилизации твердо противостоят… десятки тысяч агитаторов и добровольцев, отправленных на фронт… полки, сформированные и соединившиеся с Красной Армией и прибегающие к средствам террора, чтобы остановить демобилизацию» .
Демобилизация армии Советской Социалистической республикой, которая перед войной находилась в соседстве с империалистическими государствами, повлекла непреодолимые последствия – социальное переустройство отсталой страны с крестьянской экономикой, которая к тому же была подорвана тремя годами войны. Подытоживая статью, Мирский пишет:
«С октября и далее революция триумфально двигалась вперед. Это испортило революционеров и заставило их утратить привычку отступать. Они должны вновь обрести ее: «Если вы не можете приспособиться к обстоятельствам, если вы не готовы ползти на брюхе в грязи, вы не революционер, но пустомеля, потому что ни один иной путь не открыт для нас, потому что история не настолько благодушна, чтобы революция созрела бы одновременно во всех странах».
