Но еще худшим являлся момент, вызвавший жалобы Иозефа Фелтена: «По законам Мелфи церковники во всех патримониальных, имущественных и наследных делах, а вскоре и при принятии духовного поста опять подчинялись светскому суду вопреки обещаниям Фридриха в 1220 году и в мирном договоре Сан-Германо «Рrivilegium fori»
[19] предоставить священнослужителям полную свободу от светского правосудия… Фактически королевская курия могла вынести приговор священнику».
И хотя Фридрих в начале законотворческого произведения, названного им по римскому образцу «Liber augustalis»,
[20] устанавливает божественный ход бытия, при практическом политическом применении только своими правами и законом устанавливает он порядок вещей. Права церкви он всегда рассматривает из соображений полезности.
Не только папа отрицательно отреагировал на законы Фридриха, но прежде всего народ Сицилии. Уже в августе 1232 года, когда королевский советник юстиции Рихард Монтенеро хотел ввести конституцию Мелфи в Мессине, там разразилось восстание, распространившееся по королевству. Оно охватило города Катания, Ченторби, Сиракузы и Никосия. Императору пришлось самому выступить с войском против мятежников, являвшихся, по его мнению, еще и еретиками. В апреле 1233 года он победил восставшую Мессину. Амнистию, гарантированную им, он не собирался выполнять. Кого-то из мятежников он приказал повесить, кого-то — сжечь. В июне он отвоевал Ченторби и разрушил его. В Апулии, самой любимой из его земель, восстание бушевало вплоть до 1234 года.
Сицилия, а именно ее островная часть, пережила много правовых систем, привнесенных сюда завоевателями — греками, римлянами, сарацинами, норманнами, Штауфенами и, позднее, домами Анжу и Арагона. Теперь здесь устанавливалась новая законность Штауфенов, без сомнения, прекратившая анархию и укрепившая упорядочивающий деспотизм.
Многие из изданных законов улучшали жизнь людей. Фридрих запретил так называемые божьи суды, которые, по словам императора, «разумнее было бы назвать искушением Господа».
Применяемому до сих пор самосуду положили конец. «Никто не должен полновластно мстить за злодеяние и нападение, или осуществлять меры возмездия, или даже начинать междоусобицы в империи; напротив, он должен перед высшим судебным советом… или перед тем, кому надлежит провести расследование предмета спора, преследовать в судебном порядке свое дело».
Этот закон был, безусловно, благословением, так же как и отделение фармацевтики от искусства врачевания, освободившее врача от конфликта интересов, когда он давал больному приготовленное им самим лекарство. Устанавливались точные предписания об образовании как для врачей, так и для фармацевтов.
Казначеям Апулии император 8 июня 1231 года отдал следующий приказ: «На всем пространстве вашего управления приказать перенести скотобойни за пределы городов в подходящие места по совету жителей, дабы скотина забивалась и продавалась на скамьях двора, которые наместники прикажут соорудить по распоряжению казначея».
Данный приказ служил не только делу увеличения государственной казны, но и соблюдению гигиенических норм. Из тех же побуждений император приказал дубильщикам и красильщикам не заниматься своим ремеслом вблизи городов и населенных пунктов, чтобы не отравлять воздух, — весьма дальновидная мера.
Но угнетает вмешательство государства в частную жизнь подданных, как указано в части двадцать третьей третьего тома конституции:
«Для сохранения подобающей Нашей короне чести настоящим указом Мы постановляем: никто из графов, баронов или рыцарей или кто-либо другой, владеющий баронатом, крепостью или леном от Нас или от кого-либо, …без Нашего разрешения не смеет жениться, сочетать браком своих дочерей, сестер или племянниц, или каких-либо еще родственниц, на которых он сам может или должен жениться, или передавать своим сыновьям движимое или недвижимое имущество…»
Зловещее сравнение приходит на ум, когда читаешь запрет на браки с иностранцами, изданный в декабре 1233 года в Сиракузах:
«Поскольку Наше наследное государство Сицилия заботится о развитии похвальных обычаев жителей… Мы сожалеем о часто происходящем смешении многих племен народов. Чистоте государства наносится вред из-за чужих обычаев. Так как жители Сицилии смешиваются с сыновьями иноземцев, замутняется чистота людей…»
Исходя из этого, император приказывает:
«…никому из сыновей и дочерей государства не позволяется вступать в брак с иностранцами и рожденными в других странах без специального разрешения. Таким образом, никто из принадлежащих государству не смеет взять в жены дочь иноземца. Те, кто воспротивится этому, будут наказаны лишением всего их имущества».
Под давлением общественного мнения в 1231 году ему пришлось несколько изменить свой приказ в отношении иностранцев, и он постановил следующее: «…из побуждений человечности, исходя из благосклонных соображений, Мы постановили: каждый, кто жаждет безопасности и спокойствия, захочет прийти жить в Наше королевство, для чего Мы его с охотой и радостью приглашаем, после переселения всей его семьи наслаждаться безмятежным счастьем и от полноты Нашей милости даруем освобождение от общественных сборов и взиманий на десять лет».
«Конституции Мелфи» являются последовательным продолжением «Капуанских Ассиз».
Государственная монополия на торговлю расширилась. Государство, то есть король, являлось одновременно и производителем, и торговцем. Торговая и производственная монополии стали более совершенными и организованными.
Подобно тонко сплетенной стальной сети, воля императора легла на страны и народы. Даже дворянство и королевских вассалов тесно привязали к короне:
«После смерти барона или рыцаря, владеющего баронатом или леном, полученным от графа или другого барона, зарегистрированным в земельном кадастре Наших владений, Мы желаем, чтобы о смерти покойного графом или бароном, от которого он имеет вышеназванное, было сообщено Нашему Высочеству, как и что именно и в каком количестве покойный от него имел. Мы желаем, кроме того, чтобы движимое имущество покойного было зарегистрировано вещь за вещью, и приказываем, чтобы это было публично изложено и отослано к Нашему двору, где по Нашему разумению это отпишут тому, кому причитается…»
Если к расширению королевской власти прибавить огосударствление земельной собственности, торговую монополию, поступление судебных пошлин, таможенных денег и штрафов, взимаемый теперь ежегодного подоходный налог, называемый сбором пожертвований, — все это должно было сделать Фридриха очень богатым. Тем не менее фраза «поскольку в Нашей кассе нет денег» становится почти ритуальным штампом в письмах императора в более позднее время. Дед Фридриха, король Рожер II, считавшийся одним из богатейших князей того времени, никогда не взваливал на плечи подданных такого бремени, как его внук. Но и имевшегося приумножения дохода оказалось недостаточным для Фридриха.
