Лил стояла у нас за спиной, держась за поручень. Ее бледные волосы и лицо отливали красным в свечении приборной панели. Она легонько покачивалась на поворотах.
– Уже почти полночь, Ал. – Ее голос был напряженным и тонким, это означало, что она не будет плакать, что она изо всех сил зажимает в себе наиболее очевидные проявления горя.
Лучше бы она расплакалась. Так было бы легче. Рука Ала оторвалась от руля, дернула за кончик уса и вернулась на место. Он смотрел прямо перед собой, на дорогу.
– Через полчаса будем в Грин-Ривере. Ты написала записку? – Его голос звучал добродушно, прозаично и скучно.
Она качнулась у меня за спиной, и я почувствовала густой запах сна, молока и пота, доносившийся из-под ее халата.
– Я думала насчет прачечной самообслуживания, – произнесла она. – Там тепло. Туда ходят женщины.
Новорожденного надо было где-то оставить. Ал отправил весь цирковой караван на восток, в Ларами. А мы двинулись в Грин-Ривер. Ал сказал, это хороший городок, чистый, подходящее место для обычного мальчика. План был такой: мы проедем через городок ночью, оставим малыша у кого-нибудь на пороге, где его быстро найдут, и сразу умчимся прочь, и никто не сможет связать подброшенного ребенка с бродячим цирком за сотни миль отсюда. Мимо промчался большой грузовик, едущий нам навстречу. Нас встряхнуло от ветра. Ал подождал, пока грохот грузовика не затихнет вдали.
– Лил, моя радость, это маленький городок. Даже если там есть прачечная-автомат, вряд ли она работает круглосуточно.
– Я подумала, его можно было бы положить на сушилку, и включить ее на всю ночь.
Ал был рассудителен и терпелив:
– Мы найдем место, которое открывается рано. Какой-нибудь магазинчик или мастерскую, приличную с виду. Чтобы сразу было понятно, что владельцы – достойные люди. Но только не «белые воротнички». Никаких страховых контор и торговли недвижимостью. Не хочу, чтобы его воспитывали офисные работники.
Ребра Артуро раздулись, вдавились в меня, когда он сделал глубокий вдох, а потом он тихо промолвил:
– Может, на автозаправке? Там же есть автозаправка.
Ал принял эту идею, словно додумался до нее сам. Была у Арти такая способность.
– На автозаправке будет самое то. Укутай его потеплее, Лил. Они открываются рано.
Лил завозилась в темноте.
– Не могу найти блокнот. – Теперь в ее голосе слышались слезы.
Большая рука Ала легла мне на голову:
– Помоги маме, Оли.
Я нашла блокнот и карандаш в комоде. Лил ушла обратно в спальню. Ифи и Элли уже легли спать, я тихонько проскользнула мимо их койки. Я гордилась собой: пока они дрыхли, я не спала и помогала родителям.
Лил полулежала, откинувшись на подушки, на большой кровати. Она надевала длинные красные перчатки, которые носила на представлениях. Малыш лежал рядом с ней, туго запеленатый в желтое одеяльце, которое укрывало поочередно всех нас. Застывшее лицо Лил было мокрым от слез. Я протянула ей блокнот с карандашом и забралась к ней на кровать. Она села прямее, обхватила карандаш длинными красными пальцами и открыла блокнот на середине, где начинались чистые страницы. Потерла страницу рукой в перчатке, перевернула ее и потерла с другой стороны, потом вернула страницу на место и начала выводить крупные печатные буквы, стараясь, чтобы рука не дрожала от тряски фургона. У Лил из глаз текли слезы, и ей пришлось наклониться так, чтобы они не закапали бумагу.
– Пожалуйста, позаботьтесь о моем малыше, – прочитала она вслух и поставила подпись: – Нетрудоустроенная и незамужняя.
Лил вздохнула, вырвала лист из блокнота и сложила его пополам. Заметила, что я смотрю на нее. Улыбнулась мне слабой улыбкой. Ее рука в красной перчатке приподнялась и погладила меня по лысой голове.
– Я так подписалась, чтобы люди, которые найдут его, подумали, будто его бросили по уважительным причинам. Я написала «нетрудоустроенная», а не «безработная», чтобы было понятно, что его родители – люди грамотные. Может, если они будут считать, что он происходит из образованной, интеллигентной семьи, то решат, что у ребенка неплохая наследственность. И у него появится шанс на хорошую жизнь.
Я уткнулась носом в ее ладонь под перчаткой. Мне нравилось, что она об этом подумала. Мне нравилось, что Лил горевала из-за обычного мальчика. Из-за этого я себя чувствовала значимой и любимой. Я подумала, что Лил разрыдалась бы в голос, если бы ей пришлось отказаться от меня.
Утром накануне, когда еще не было никаких четких планов, Ал решил проверить фургон. Арти заполз под днище и долго беседовал с Алом, пока тот ворочал гаечными ключами. Я пыталась подобраться поближе, чтобы подслушать, о чем они говорят, но не получилось. Позднее, за завтраком, Ал выдал идею, до которой как будто додумался сам.
– Можно зайти в большой супермаркет, дождаться, когда проход опустеет, отодвинуть банки с консервированной фасолью… у них там глубокие полки… положить его ближе к стенке, поставить банки на место и незаметно уйти. Когда он закричит, его сразу найдут.
Лил одобрила эту идею, но стала настаивать, чтобы ее ребенка положили не за плебейской консервированной фасолью, а за артишоками, спаржей или улитками – чем-нибудь интеллигентным и дорогим, чтобы быть уверенной: покупатель, который отодвинет банки и найдет этот лакомый кусочек, имеет достаточно денег и обладает утонченным вкусом.
Потом Ал вспомнил о камерах наблюдения и других средствах обеспечения безопасности и отказался от этой мысли. Но я знала, кто подал ему идею. Без Арти тут не обошлось.
В итоге мы остановились на том, что Ал назвал «самым благоразумным вариантом». Старенькое фланелевое одеяльце и ползунки малыша были тщательно проверены на предмет компрометирующих этикеток или завалявшихся блесток, которые могли бы навести на мысли о цирке. Столь же тщательную проверку прошла и картонная коробка, в какой раньше были банки с консервированной тыквой. Из телефонной будки на автозаправке, где мы останавливались по дороге, Ал позвонил в местную бакалейную лавку, чтобы убедиться: данная марка здесь продается. Для тепла – самая обыкновенная оберточная бумага, смятая и уложенная в несколько слоев. Никаких глупостей вроде газет из тех городов, где мы давали представления.
И красные замшевые перчатки, длинные, выше локтей, с тремя изящными пуговками на разрезах на запястьях, такие тонкие, что сквозь них проступают ногти и суставы пальцев. Лист из середины блокнота, с которого стерты отпечатки пальцев. Все эти мелкие хитрости родители проделывали машинально, как глотали слюну. Рациональная часть заключалась в том, чтобы не раздумывать слишком долго, в спонтанном выборе, в решении не заглядывать слишком далеко вперед – не спешить – и в том, как тщательно Ал проверил фургон еще там, в Хор-Медоу, штат Айдахо, чтобы быть уверенным, что машина не сломается по дороге, у нас не закончится бензин и не спустится шина, пока мы не отъедем достаточно далеко от тех мест, где нас могут помнить. Биневски не были связаны с преступным миром, однако умели чувствовать ситуацию.
