«Правда» была любимым аргументом Элли, но она не всегда видела целого слона. Даже если она говорила об Арти «правду», это была не вся правда.
Арти рассуждал так:
– У нас есть преимущество. Нормальные убеждены, что мы таим в себе некую высшую мудрость. Даже какой-нибудь занюханный клоун-карлик, с их точки зрения, очень умен, просто хорошо маскирует свой ум за дурашливыми ужимками. Цирковые уроды, они как совы, которых мифологизируют в холодную, безгрешную объективность. Нормальные думают, наше соприкосновение с привычной им жизнью условно. Мы им видимся как исключительные создания, не подвластные искушениям и порокам, стоящие выше мелочной суеты. Даже наша ненависть возвышенна и благородна в их тусклом, обыденном свете. И чем больше наше уродство, тем сильнее наша мнимая святость.
Помнится, я впервые услышала от Арти подобные речи в тот редкий вечер, когда у него не было представления. Он тогда слег с воспалением среднего уха. Пока остальные работали, я сидела с Арти. Он полулежал на откидном диване в общем семейном фургоне, ворочался с боку на бок, давил рассыпавшиеся зерна попкорна и говорил, почти не умолкая, лишь иногда залезал лицом в миску с попкорном или потягивал через соломинку горячий шоколад. Я смеялась, потому что вокруг его глаз размазалось масло, пока он излагал свои бредни.
Я была совершенно раздавлена, когда Арти отстранил меня от Оракула. Изначально именно я собирала карточки с вопросами зрителей, поднималась на сцену и прикладывала выбранную мною карточку к стенке аквариума. Арти опускался под воду, пуская пузыри, читал, что там написано, а потом резко выныривал и отвечал. Но вскоре Арти решил, что возьмет в ассистентки кого-нибудь из рыжих девчонок. Он провел кастинг, заставив рыжих пройти хихикающей колонной вдоль их спального фургона, одетых в шорты и лифчики, чтобы он выбрал ту, у кого лучше фигура. Считал, публика станет больше уважать его, если с ним будет работать красивая девушка.
– Они станут гадать, пялю я ее или нет, решат, что пялю, и подумают, что я, наверное, настоящий мужчина, если такая красотка дает мне, уроду. А если со мной будет работать Оли, они решат, будто мы с ней два сапога пара.
Я по-прежнему ухаживала за ним после каждого представления, но обиделась и долго не смотрела его выступления.
Водяной мальчик опять изменился. Поначалу отвечал только на обобщенные, однотипные вопросы, пронизанные растерянностью, горечью и тоской, заключенной в быстрые неразборчивые закорючки на картонных карточках размером три на пять дюймов. Потом вообще перестал отвечать на вопросы и просто высказывал публике то, что хотел до донести до их ушей. Сам Арти называл это свидетельствованием.
Арти хотел донести до публики, что все они, сидящие в зале – жалкие, гормонозависимые насекомые, и если у них все так плохо, то, наверное, и поделом. Но он, Водяной мальчик, относится к ним с пониманием и сочувствием, потому что крепче духом. Для меня это звучало именно так, но зрители в зале, возможно, слышали нечто иное, поскольку внимали ему, затаив дыхание, и им, кажется, нравилось упиваться жалостью к себе. Можно подумать, что подобный настрой отнюдь не способствовал цирковому бизнесу, но все было наоборот. Зрители, выходившие из шатра Арти, с головой погружались в мишурное веселье парка аттракционов – и тратили там больше денег, чем все остальные, – словно в угрюмой решимости устроить себе маленький праздник и приобщиться к незамысловатым радостям нездоровой «мусорной» пищи и ярко раскрашенных каруселей, утешиться после мучительной правды о себе, которая только что им открылась.
Арти много размышлял об этом. Иногда делился со мной идеями. Только со мной, потому что я боготворила его и была пустым местом.
– Кажется, я придумал, что надо делать. Люди приходят в цирк и платят за то, чтобы их поразили и напугали. И вот они поражаются, или пугаются, или и то и другое. Знаешь, что их еще привлекает? Надежда выиграть приз, сорвать крупный выигрыш в лотерее, встретить девчонку или попасть точно в мишень на глазах у приятелей. В цирке мы называем это удачей или хорошим шансом. Но это, по сути, и есть надежда. Надежда – хорошее чувство, и в ней всегда присутствует доля риска. Ведь надежда может и не сбыться. Ты надеешься, что твоя престарелая тетушка сыграет в ящик и оставит тебе в наследство все свои денежки, но она может оставить их кошке. Может, у тебя не получится попасть в мишень или выиграть плюшевую собаку. Всегда есть риск потерять деньги или выставить себя идиотом. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского. Кстати, на том же построена и религия. Вся разница в том, что религия поражает гораздо больше, чем даже Цыпа или близняшки. И пугает намного сильнее, чем американские горки, комнаты ужасов и лодочки-самолеты. Страх тоже связан с ней. Надежда, которую дает религия, – отборная, первостатейная, поскольку риск чрезвычайно велик. Да, беда! Но я над этим работаю. Поражать я умею. Напугать – без проблем. Но мне необходимо определиться с надеждой.
Арти поручил антрепренерам заказать для него отдельные рекламные листовки и распространять их в церквах. «Утешение!» – объявляли они огромными буквами. «Артуро, Водяной мальчик». Ниже было расписание с датами и названиями городов. Хотя Арти никогда не говорил о Боге, о высшей воле и загробной жизни, к нему начали приходить религиозные люди, целыми приходскими группами. В обедневшей унылой провинции, где земля уже ничего не рождала, закрывались заводы и фабрики, в цирк стекались толпы людей, не обращавших внимания на завлекательные огни парка аттракционов и направлявшихся прямиком к шатру Арти. Они покупали билеты, рассаживались на трибунах и сидели в ожидании начала его представления. Когда представление заканчивалось, уходили все вместе, не глядя по сторонам.
– Слишком бедные для развлечений, – говорил папа.
– Даже если у них есть всего один доллар, он будет моим, – замечал Арти.
Но его привлекали не деньги. Не только деньги. Больше всего ему нравилось, что люди, которые никогда в жизни не пошли бы цирк, являлись туда исключительно ради него.
Мама была довольна.
– Арти расправляет крылья! – восклицала она, мечтательно глядя вдаль.
Но размах его крыльев простирался гораздо дальше трибун собственного шатра. Он все крепче и крепче брал под контроль весь цирк целиком. Уже не таясь, отдавал распоряжения и вел себя по-хозяйски.
Глава 10
Танец со змеями – все безупречно
В том году мне исполнилось одиннадцать лет, Цыпе – шесть, близняшкам – четырнадцать, Арти – шестнадцать, и он торопился.
Арти поселился в собственном, отдельном фургончике, соединявшемся с семейным фургоном деревянной платформой. Все прошло быстро, без суеты. Папа лишь пожал плечами на просьбу Арти выписать чек. Охранники перетащили мебель из комнатушки за сценой, а я помогала расставлять ее. Мама переселила Цыпу в давно пустовавшую комнату Арти в семейном фургоне.
Арти расцвел и налился силой, а вот Ал и Лил потихонечку увядали. С каждым днем, с каждой прошедшей неделей они делались мягче, рыхлее. Лил стала рассеянной и все чаще впадала в прострацию. Часами сидела у себя в спальне и перебирала таблетки, которые хранила в отдельной сумке. Она выполняла обычную работу по дому, но сама как-то болезненно похудела, грудь обвисала. Одежда уже не сидела на ней как влитая. Макияж стал небрежным, а к вечеру расплывался совсем. Глаза лишились былого блеска.
