Часть I. Переполох в Набережном дворце
Глава 1
«Господину Важину, капитану Московского гренадёрского полка.
Его превосходительство князь Вышатов приглашает Вас посетить благотворительный вечер, организованный фондом помощи военнослужащим Русской императорской армии. Входной билет — 1 рубль, оплачивается при входе. Собрание состоится 19-го числа сего месяца в Набережном дворце князей Вышатовых. Начало в 3 часа дня.
Его превосходительство князь Владимир Григорьевич Вышатов».
Такое письмо вручил мне посыльный, когда я выходил из здания Московской военно-технической комиссии, где, вот уже в течение более двух лет после окончания службы в армии в качестве военного инженера, служил в отделе транспортного и фортификационного строительства. В конце письма я увидел хорошо мне знакомую, размашистую подпись князя Вышатова.
Признаться, этого приглашения я поджидал уже дня два-три. Князь Вышатов был в Москве известной личностью. Сам в прошлом военный, он, после ухода со службы, организовал фонд помощи бывшим военнослужащим армии Его Императорского Величества. Со временем деятельность фонда стала весьма заметна в городе. Князь устраивал приёмы, организовывал концерты и прочие светские мероприятия, на которых почтенная публика могла жертвовать деньги на деятельность фонда. Среди прочего, два раза в год, весной и осенью, князь устраивал в своём дворце череду благотворительных приёмов, на один из которых мне и принёс приглашение посыльный. На эти приёмы я ходил уже около трёх лет и всегда посещал их с большим удовольствием, так как, кроме возможности внести свою денежную лепту в активы фонда, это был хороший способ поддержать знакомство со своими бывшими сослуживцами и не потерять друг друга в огромном городе.
Отпустив посыльного, я положил приглашение в карман и бросил взгляд во двор нашего учреждения, по которому туда-сюда сновали несколько служащих. Моё внимание привлекла знакомая фигура, в модном пальто и широкополой шляпе. Фигура принадлежала довольно высокому худощавому мужчине, и неспешно шествовала к главным воротам здания Технической комиссии, выходившим на бульвар. В каждой руке мужчина держал по листу бумаги, и крутил головой то влево, то вправо видно, поочерёдно читая, что написано на каждом из них.
— Эгей!!! — крикнул я во всю мощь своих лёгких. — Пётр Михайлович! Каким ветром занесло вас в наши края?
Услышав мой голос, фигура остановилась, обернулась, и передо мной предстал не кто иной, как Пётр Михайлович Кромов, советник Департамента полиции и, по совместительству, лектор Московского университета по дисциплине «правоведение». С Кромовым мы познакомились около полутора лет назад, в Императорском техническом училище, куда его пригласили прочитать лекции по вопросам права, а меня для подготовки студентов по строительным дисциплинам. Поначалу мы только здоровались, встречаясь в коридорах училища, потом у нас стали завязываться пустяковые разговоры, и как-то, слово за слово, Кромов разговорился о своей службе и потом перескочил на рассказ о своём увлечении. Дело в том, что хобби Кромова было занятие филологией и графологией, что, как он мне пояснил, суть есть изучение языков и говоров разных народов, их происхождения, развития, изменения, а так же способов и стилей письма и так далее и тому подобное. Поначалу тема показалась для меня довольно скучной, о чём я, как можно более деликатно, и не преминул намекнуть моему собеседнику, чем вызвал его искреннее удивление.
— Да что вы! — воскликнул тогда Кромов. — Вы просто не понимаете всей глубины вопроса.
После чего схватил меня за руку и в течение часа с жаром объяснял мне предмет своего изучения.
— Вы что думаете, Важин, — Пётр Михайлович почему-то сразу принял манеру обращаться ко мне по фамилии. — Вы думаете, занятие словом это бродить по стране и спрашивать поселян: а как это по-вашему называется или как вот это по-вашему называется?
Я признался, что примерно так и думал.
— Хм. Конечно сбор материала — важная вещь, — продолжил он, — но ограничивать этим всю работу по языкознанию — всё равно, как утверждать, что строительство дома — это привезти и свалить в каком-то месте доски, булыжники и кирпичи. Строить-то дóм надо.
— Так что же строить? — возразил я тогда. — Всё построено. Русский говорит по-русски, француз по-французски, немец по-немецки.
— Немец по-немецки, говорите? А вот, к примеру, решит кто-нибудь, что наш беспокойный сосед, прусский король и император германский Вильгельм слишком уж громко кричит о едином рейхе. Походит по германской империи, поспрашивает поселян в Баварии, Саксонии, Франконии: как у вас это называется, а как это? Приплетёт свои выдумки и издаст потом учебники саксонского, баварского и франконского языков. И спросят у кайзера Вильгельма: какой же такой единый немецкий рейх, какие такие единые немцы, ведь немцев-то никаких и нет, а вот, пожалуйста, полюбуйтесь, есть баварцы, саксонцы, франконцы, вот и языки отдельные у них и учебники имеются.
Или подумается нашему государю-императору Всероссийскому, самодержцу Московскому, Киевскому, Владимирскому и прочая и прочая и прочая, что возлюбленный брат наш Франц, император Австрийский и король Венгерский, уж слишком грозно и часто лязгает оружием у наших границ. А ведь большая часть подданных Дунайской монархии — это славянские народы. Почему бы не найтись тут древней рукописи, которая повествует, что исстари на землях этих было независимое славянское государство, к примеру, моравское, или словенское.
— Но что бы что-то найти, — Кромов хитро прищурился, так что его глаза за круглыми очками превратились в две щелочки, — надо сначала это что-то сделать.
— Я думаю, для такой «занимательной филологии» нужна хорошая государственная поддержка.
— Нужна, нужна, — скороговоркой оттараторил Пётр Михайлович. — Я это вам рассказал, что б показать, что на первый взгляд скучноватое занятие может быть весьма интересным делом. Поверьте мне, иногда разбор рукописей и исторических бумаг может быть куда как более захватывающим, чем иное детективное расследование.
С этого разговора и началось наше более близкое знакомство. Пётр Михайлович стал водить меня в компании, в которых был принят сам, я, в свою очередь, отвечал ему тем же и вскоре Кромов стал достаточно хорошо известен среди моих знакомых, главным образом отставных и действующих офицеров императорской армии. Вообще он оказался человеком образованным и интересным. На вечерах он частенько развлекал публику, выводя на бумаге различные надписи готическим, римским или древнерусским шрифтом, а так же рассказами о своих изысканиях в исторических архивах и историями из деятельности Департамента полиции. Правда однажды он мне признался, что полицейским или сыщиком, в прямом смысле этого слова, его назвать нельзя.
— Я обеспечиваю только правовые аспекты деятельности нашего полицейского управления. Для слежки, обысков и прочего есть более подходящие люди, — пояснил он.
