Как я и предполагал, Олсуфьев был там. В клубе почти никого не было, и Федот в одиночку играл в бильярд. Увидев меня, он радостно улыбнулся, достал из стойки второй кий и стал собирать шары на бильярдном столе в треугольник.
— Ты послан мне во спасение, — обратился он ко мне. — Я тут совсем загибаюсь от скуки. Две-три партии, потом по бокалу вина — то, что сейчас нужно. Проигравший платит. Идёт?
— Нет. Во-первых, у меня мало времени, во-вторых, мне нужно с тобой серьёзно поговорить.
— Серьёзно поговорить? Ну что ж, давай серьёзно поговорим. Это всё лучше, чем катать шары в одиночку. Учитывая последние события, серьёзный разговор будет о вчерашней краже?
— Совершенно верно.
Мы сели за один из столиков и заказали официанту по чашке чая. Времени на разговор у меня было мало, поэтому я решил говорить прямо, без околичностей.
— Федот, не кажется ли тебе, что наше с тобой появление вчера на балу у князя Вышатова было, как бы это лучше сказать, не случайным?
— Не понимаю, что значит не случайным?
Я изложил ему те умозаключения, которые мы обсуждали с Кромовым вчера вечером.
— И, следовательно, — закончил я, — мы должны были прийти в Набережный дворец завтра, со всеми нашими из Московского гренадёрского полка.
— Ты знаешь, — Федот нахмурил лоб и облокотился на спинку стула, — я вчера, на балу тоже подумал: странно, что нас пригласили отдельно от других. Но… Может, это просто случайность? Кто-нибудь перепутал даты, и в этом всё дело.
— Случайность? Ценнейший алмаз привозят на бал, это раз. В тот же день алмаз похищают, это два. И в этот же день двое из приглашенных приходят на бал, хотя должны были прийти только через день, это три. Кромов считает, что эти события взаимосвязаны, и наше присутствие было необходимо преступнику для осуществления его плана, и он специально поменял нам дату в приглашении.
— Ничего не могу понять. — Федот удивленно посмотрел на меня. — Мое присутствие необходимо для похищения?! Пробежать через зал, прыгнуть через стол и схватить алмаз Бехтерев мог независимо от того, кто в это время сидит в зале. И потом, при чем тут мы, все же видели, что алмаз взял Бехтерев.
— Да. Но, возможно, мы сделали что-то необходимое для этого. Вспомни, Федот, вспомни всё, что произошло с тобой на балу. Может, какое-то событие наведет нас на верную мысль!
— Да нечего мне вспоминать. Здесь выпили, тут танцы, там разговоры! Я могу вспомнить, но какой смысл вспоминать всю ту пустую болтовню. Единственное, что запомнилось на этом вечере, так это тот номер, который выкинул Бехтерев, и нашу за ним беготню по дому. И потом я не понимаю: наше присутствие было необходимо, но кому необходимо? Про кого ты говоришь? Про Бехтерева или про его сообщника, который, как мы предполагаем, караулил у окна?
— Нет, речь идёт…, — запнувшись, я замолчал на полуслове. Только сейчас я понял, какую совершил промашку. Не посвятив Федота во все результаты нашего расследования: про рассказ Бехтерева; о том, что кто-то взял алмаз из тайника в шкатулке; о круге подозреваемых, который очертили мы с Кромовым, и в числе которых был и он сам, говорить с ним, в общем, бесполезно. Его видение событий осталось на уровне вчерашнего вечера, ещё до прихода Кромова. Я решил, что слишком далеко зашёл. Надо быстрей заканчивать разговор и торопиться на встречу.
— Так о чём речь? — спросил Олсуфьев.
— Понимаешь, — я сделал неопределённое движение рукой, — тут может идти речь о том, что на это дело можно посмотреть с разных точек зрения. И если подумать, и взять за основу твоё мнение, то, в общем…, — я снова развёл руки, понимая, что чем больше говорю, тем больше путаюсь в собственных словах. — В общем, если ничего не было, то значит и не было. Ладно. В конце концов, это действительно может быть случайностью.
Олсуфьев посмотрел на меня, как показалось, с подозрением.
— Что-то я не очень понял твою мысль.
— Что тут понимать? Каждый может ошибиться, — я уже старался как можно быстрее замять разговор, но тут мне подумалось, что одно предположение я всё же проверить смогу. — А приглашение у тебя с собой?
— Держи, — Федот полез во внутренний карман и протянул мне лист бумаги. На приглашении стояло 19-е число, подпись князя, вверху было вписано имя Федота Олсуфьева. По крайней мере, теперь я знаю, что Федот получил точно такое же приглашение, как и я.
— Как продвигаются дела у Дормидонтова и компании? Удалось собрать деньги и изготовить подделку?
— Точно не знаю, я не был во дворце со вчерашнего вечера.
— А Бехтерев всё молчит?
— Бехтерев сбежал, — автоматически сказал я.
— Как сбежал?! — Федот буквально подпрыгнул на стуле. От досады, что проболтался, я чуть не стукнул кулаком по столу. Разговор явно выходил из-под моего контроля, и я больше выбалтывал информации Федоту, чем получал от него. Надо было срочно закругляться. А он меж тем начал наседать на меня с расспросами.
— Когда он убежал? Как? Это вы упустили его, или ещё что-нибудь случилось? Важин, куда ты?
— Извини, мне пора, — сказал я, поднимаясь из-за стола.
— Как-то уж очень быстро ты засобирался, дружище, — усмехнулся Олсуфьев. — Нехорошо, не хочешь делиться сведениями со старым товарищем.
— Ну что ты, просто обстоятельства зовут меня…, поверь, я должен идти!
— В общем, — Олсуфьев встал и внимательно посмотрел на меня, — судя по твоим метаниям, от вашей компании помощи князю Вышатову не дождаться. Я так понимаю, за оставшееся время алмаз вам не найти?
— Ну, почему же?
— Да потому, что осталось только пять часов до второго бала. А план изготовить подделку, между нами говоря, практически неосуществим. Эта «Звезда Бенгалии» — уж слишком особый алмаз. Да и знаю я банкирскую публику. Наверняка притащат с собой ювелира для экспертизы, уж без того, чтобы быть уверенными в залоге, с деньгами они не расстанутся. Так что, видно, сегодня — к-р-р-рах, — Федот сделал руками движение, как будто сломал палку. — Фонду конец?
— Да как сказать…
— А князь Вышатов вряд ли сможет когда-нибудь восстановить свое доброе имя. Кража императорского дара, от такого так просто не отмоешься. Ведь его наверняка обвинят в этом, как ты думаешь?
— Ну, право, я не знаю, возможно.
— А наш князь, хоть и довольно большой вельможа, но всё-таки не занимает такое положение, чтобы обвинять самому, значит, обвинят его. Никогда я не участвовал особенно активно в делах этого фонда и с князем, не сказать, что уж очень хорошо знаком, но мне его жаль, несмотря на всё его высокомерие и страсть к произнесению высокопарных речей. Такие люди редкость. Он многим действительно помог. Что ты думаешь, если я сегодня приду в Набережный дворец? Я был при начале этой истории, буду и при её завершении. Ведь не прогонят же меня, в самом деле.
