– Дай мне принять душ и выпить кофе, – говорит Джереми и вдруг растерянно замолкает. Откуда берется вода? Свет вчера не включался, но вода из кранов текла исправно.
Он не успевает подумать об этом – Гейл возвращается на кухню и вручает ему корзинку для пикника.
– Никакого душа. Никакого кофе. Идем.
Джернисавьен нехотя тащится за ними. Гейл ведет их с Джереми на холм, где когда-то было шоссе. Они идут через луг на восток, а потом взбираются по крутому склону, каких не бывает в этой части Пенсильвании, насколько помнит Джереми. На вершине корзина выскальзывает из его внезапно онемевшей руки.
– Боже правый! – шепчет он.
В долине, по которой раньше проходило шоссе, теперь плещется океан.
– Боже правый… – почти с благоговением повторяет Бремен.
Этот пляж знаком им по путешествиям в Барнегат-Лайт на побережье Нью-Джерси, но теперь здесь нет ни маяка, ни острова, а скалы, тянущиеся на север и на юг, больше похожи на берег Тихого океана – на Атлантике Джереми такого никогда не видел. Холм, по которому они поднимались, оказался склоном горы, которая с восточной стороны заканчивается обрывом глубиной в несколько сотен футов, и внизу виден пляж и волноломы. Скалистая вершина, где они стоят, почему-то кажется Бремену знакомой. Наконец до него доходит.
Гора Биг-Слайд, – подтверждает Гейл. – Наше свадебное путешествие.
Джереми кивает. Рот его все еще приоткрыт от удивления. Он не видит необходимости напоминать Гейл, что Биг-Слайд находится в Адирондакских горах в штате Нью-Йорк, в сотнях миль от океана.
Они устраивают пикник на пляже, к северу от того места, где отвесная поверхность скалы освещается утренним солнцем. Последний участок крутого спуска Джернисавьен пришлось нести на руках, и теперь, получив свободу, она тут же убегает охотиться на насекомых в высокой траве на дюнах. Воздух пропитан запахами соли, гниющих водорослей и свежего летнего бриза. Вдалеке над морем кружатся чайки, и их крики прорезают шум прибоя.
– Боже правый!.. – еще раз произносит Джереми. Он ставит корзину для пикника и бросает одеяло на песок.
Гейл смеется и стягивает халат. Под ним обнаруживается закрытый купальник.
Ее муж падает на одеяло и корчится от смеха.
– Вот зачем ты ходила наверх? – с трудом выдавливает он. – Искала купальник? Боишься, что спасатели выпроводят тебя отсюда, если увидят, что ты купаешься голая?
Жена ногой швыряет в него песком и бежит к воде. Ее прыжок идеален и точно выверен – Гейл пронзает волну, словно стрела. Джереми смотрит, как она проплывает ярдов двадцать и бредет по воде к тому месту, где можно стоять. Слегка сгорбленные плечи и проступившие под эластичной тканью купальника соски говорят о том, что ей холодно.
– Иди сюда! – кричит Гейл, пытаясь улыбаться так, чтобы не стучали зубы. – Вода чудесная!
Бремен снова смеется, скидывает туфли, тремя быстрыми движениями избавляется от одежды и бежит по мокрому песку. Когда он выныривает, подняв фонтан брызг, жена уже ждет его, широко раскинув покрытые «гусиной кожей» руки.
* * *
После завтрака – круассаны и чай со льдом из термоса – они ложатся среди дюн, прячась от усиливающегося ветра. Джернисавьен возвращается, пристально смотрит на них, не находит ничего интересного и снова убегает в высокую траву. Со своего пятачка между дюнами они видят, как солнце взбирается все выше, отбрасывая новые тени на неровную поверхность горы к югу от них.
Гейл – она сняла купальник, подставляя тело солнцу – засыпает. Джереми дремлет, положив голову ей на бедро, но вдруг остро ощущает свежий запах ее кожи и видит тонкую полоску влаги в нескольких дюймах от своего лица, в складке между бедром и животом. Он переворачивается, упирается локтем в одеяло и смотрит поверх белых холмиков ее грудей на подбородок, на темные тени подмышек, на корону из света, которую солнце соорудило вокруг ее головы.
Женщина шевелится в ответ на его движение, но Джереми удерживает ее, прижав ладонь к ее животу. Ее веки трепещут, но не раскрываются. Бремен приподнимается, перекатывается, сползает чуть ниже, чтобы оказаться между ног Гейл, раздвигает ее бедра и опускает лицо к ее нагретому солнцем лону. Вспомнив, как много лет назад она делилась с ним сценой из романа Джона Апдайка, он представляет котенка, наклонившегося к миске с молоком.
Проходит несколько секунд, и она тянет его вверх – нетерпеливые руки, учащенное дыхание. Так они еще никогда не любили друг друга, яростно и самозабвенно, и это нечто большее, чем страсть и телепатический контакт. Потом, когда Джереми вытягивается рядом с Гейл, положив голову ей на плечо и пытаясь отдышаться, бешеный стук их сердец стихает, и становится слышен шум прибоя. Он ощупью находит полотенце и вытирает песок и пот с ее кожи.
– Гейл, – наконец шепчет Джереми, когда они уже почти заснули в тени высокой травы. – Я должен тебе кое-что сказать. – Не успев произнести эти слова, он чувствует, как поднимаются и укрепляются остатки его ментального щита. Тайна варикоцеле покоилась слишком глубоко, пряталась слишком долго, и раскрыть ее будет непросто. Бремен подыскивает нужные слова или мысли, но не может их найти. – Гейл, я… господи, малыш… Я не знаю, как…
Жена поворачивается на бок и гладит его по щеке.
Варикоцеле? То, о чем ты мне не говорил? Я знаю, Джереми.
– Ты знаешь? – Шок как от удара кулаком. ???? Когда?! Давно?
Гейл закрывает глаза, и муж видит влагу на ее ресницах. В ту последнюю ночь моей болезни. Когда ты спал. Я знала, что… есть нечто… Давно знала. Но эта тайна мучила тебя так сильно, что я должна была узнать, перед тем, как…
Джереми трясет, словно в лихорадке. Он уже не скрывает дрожи, а просто хватается за одеяло и ждет. Гейл касается его затылка.
Всё в порядке.
– Нет! – кричит он. – Нет… ты не понимаешь… Я знал об этом…
Она кивает, почти касаясь щекой его щеки. Ее шепот смешивается с шелестом травы в дюнах.
– Да. Но понимаешь ли ты, почему не мог признаться? Почему был вынужден построить ментальный щит, словно опухоль, в своем сознании, чтобы спрятать это?
Джереми пожимает плечами.
Стыд?
Нет, не стыд, – возражает Гейл. – Страх.
Бремен удивленно смотрит на нее. Их лица совсем близко.
Страх? Нет, я…
Ты боялся, – посылает ему мысль супруга. В ее тоне нет осуждения – только прощение. – Жутко боялся.
Чего? – Джереми снова хватается за одеяло – ему кажется, что он куда-то соскальзывает, падает.
Гейл закрывает глаза и показывает ему все, что было скрыто за твердой опухолью его тайны.
Страх уродства. Ребенок мог родиться ненормальным. Страх рождения умственно отсталого ребенка. Страх рождения ребенка без телепатических способностей, который всегда будет чужим для них обоих. Страх рождения ребенка с телепатическими способностями, который сойдет с ума от их взрослых мыслей, обрушившихся на сознание новорожденного.
