Тряхнула головой, застегнула босоножки и вышла из спальни. Спустилась, нашла нужную дверь, подошла. И замерла, не решаясь раздвинуть: с той стороны доносилась негромкая, обволакивающая музыка румбы, причём, одной из моих любимых песен. Я растерянно моргнула: как он… Когда-то, когда я ещё понятия не имела ни о Картах, ни об Иншинах, ни о других мирах, я недолго занималась бальными танцами, студенткой, несколько лет и на любительском уровне. И мне нравилось. Вообще, танцевать всегда любила. Чёрт, но румба… По связи вдруг пришла тёплая волна, смесь нежности, чуть-чуть вины и волнения. Горло пересохло, я сглотнула и решительно раздвинула дверь.
Большой зал, пустой, с паркетным полом. Музыка льётся отовсюду сразу, я словно погрузилась в мягкие, ласковые волны. Рен стоял в центре, и уже успел переодеться: чёрные штаны и белоснежная рубашка вполне современного вида, с вырезом и воротником. Волосы свободно лежали на плечах, на лице — выражение ожидания и… и ещё чего-то, непонятного, но заставившего сердце ускориться. Шут молча смотрел на меня и протягивал руку, приглашая танцевать. «Я же не умею, за столько времени забыла всё, что он задумал, чёрт, я ещё обижена на его поведение!..» — мысли пронеслись бешеными лошадьми и исчезли, оставив в голове звенящую пустоту. А музыка всё лилась и лилась, проникая в каждую клеточку тела, неторопливая, томная, чувственная. Я медленно пошла к Рену, не отрывая взгляда от мерцавших аметистовых глаз, и движения стали плавными, тягучими, я и сама не заметила, в какой момент.
Он поймал мои пальцы, переплёл их на несколько мгновений со своими, потом моя ладонь выскользнула, и уже его пальцы бесконечно нежно, легко-легко, как будто пёрышком, провели вдоль моей руки до самого плеча и замерли на спине, чуть пониже лопатки. От такой простой ласки тело стало словно пластилиновым, податливым и гибким. Я тонула во взгляде Реана, не в силах отвести глаз от фиолетовых омутов, на дне которых искрились серебристые звёздочки, а он так смотрел, с таким странным выражением лица, что меня бросало то в жар, то в холод. О движениях не задумывалась, они сами получались, из моего слуги вышел отличный партнёр и танцор. Он вёл уверенно и в то же время бережно, аккуратно, словно оставляя мне возможность подумать. А я не хотела думать… Ну вот совсем. Прикосновения, то едва ощутимые, дразнящие и без того ставшую чувствительной кожу, то переходившие в откровенную ласку обнажённых спины и плеч, будили по всему телу радужные вспышки, целые букеты эмоций, как маленькие фейерверки. Ладони Рена скользили по моим рукам и не только, подчиняя танцу, направляя, и наши лица слишком часто оказывались опасно-близко друг от друга, и тогда на ум приходил тот поцелуй в холле. Поймала себя на том, что хочу повторить, только без психов и истерик, и понять наконец, что же на самом деле я испытываю к моему наваждению с шальной улыбкой и запахом можжевельника и бергамота. Правда, сейчас к ним примешивалась горьковатая полынная нотка.
Мы двигались, как одно целое, как продолжение друг друга, и чем дольше играла музыка, тем плавней становились наши движения, я прикрыла глаза, полностью отдавшись на волю проснувшихся желаний и ощущений. И доверившись партнёру. Мир исчез, осталась только чувственная, нежная мелодия, волшебство танца, учащённое дыхание Рена и непривычное, немного пугающее, пожалуй, самое главное ощущение, затмившее все остальные — ощущение единения. Хотелось, чтобы музыка никогда не заканчивалась, чтобы танец длился вечно, и уже ни на какие разговоры не тянуло — даже сущности сделали вид, что их нет, и в сознании царила блаженная тишина. Я наслаждалась исключительно своими эмоциями, собственными, родными, настоящими. Губы сами раздвинулись в улыбке, глупой, но счастливой, а глаза по-прежнему не открывала, не желая выныривать из восхитительного океана удовольствия. Рен умница, что выбрал такой необычный способ успокоить меня, это лучше всяких настоек и душеспасительных бесед.
Последние аккорды растаяли в воздухе, оставив после себя в душе отголосок, как после глотка хорошего вина. Я замерла в объятиях Рена, отчаянно не желая открывать глаза и возвращаться в реальность, наши сердца бились одинаково быстро, почти в унисон. Ах, как хотелось прижаться всем телом, спрятаться в его руках, позволить себе хоть ненадолго стать обычной слабой женщиной!.. Чуткие, ласковые пальцы медленно провели вдоль спины, заставив прогнуться и резко выдохнуть, погладили основание шеи, отчего голова сама откинулась, и переместились на подбородок, не удерживая, а просто касаясь. Медленно-медленно мои ресницы поднялись, только для того, чтобы на несколько головокружительных мгновений наши взгляды встретились, а потом губы Рена мягко прижались к моим губам. Дыхание закончилось, и хотя ни о какой бешеной страсти речи не шло, слабость мгновенно охватила всё тело, и я молча порадовалась, что вторая рука моего слуги крепко держит за талию, не давая упасть. Его язык ласково обвёл контур губ, погладил, не пытаясь хулиганить, а у меня от нахлынувшей нежности сердце забилось с перебоями, и резко пропала способность мыслить. Мои руки совершенно без участия сознания обвились вокруг шеи Рена, пальцы проворно распустили хвост и зарылись в гладкие пряди, и меня накрыла очередная волна удовольствия, только в отличие от танца разбудившая дремавшую где-то в недрах души страсть.
Время растворилось, мы, как два мазохиста, не торопились углублять поцелуй, словно испытывая терпение друг друга. Восхитительное ощущение, ходить по самой грани, останавливаться в самый последний момент, продлевать и продлевать это сладкое до дрожи ожидание чего-то большего… Я совсем потерялась в охвативших эмоциях, и неизвестно, чем бы всё закончилось, но совершенно неожиданно для меня снова раздалась музыка. На сей раз — самба. Миг, и моя ладонь уже сжата в пальцах Рена, он легко отталкивает, но лишь на вытянутую руку. На его губах появляется совершенно хулиганская, шальная и безумно обаятельная ухмылка.
— Потанцуем? — бархатный, негромкий, хрипловатый баритон задевает невидимые струны в душе, от взгляда ярко сияющих фиолетовых глаз Императрица внутри встрепенулась, и от неё донесся отголосок интереса.
От зажигательных латинских ритмов, от близости этого непостижимого мужчины, многогранного, как драгоценный камень, от хмельного веселья, ударившего в голову после нашего второго поцелуя, в кровь словно кто керосина плеснул и поднёс спичку. Я тряхнула головой, тихо рассмеялась в ответ и радостно согласилась:
— А давай!
И к чёрту, что ничего почти не помню. Тело двигалось само, а я окунулась в очередной раз в наслаждение происходившим, на сей раз безудержное, бодрящее, как освежающий фонтан в жаркий день. Поддавшись хулиганскому настроению, которое отлично ощущала через связь, я отрывалась вовсю. Скользнуть взглядом, чуть прикрыв ресницы, усмехнуться уголком губ, дать притянуть к себе и тут же отбежать на несколько шагов, чтобы опять быть пойманной — очаровательная, пикантная игра в кошки-мышки, облечённая в танец.
Несколько минут передышки, во время которых я пыталась отдышаться, а моего лица коснулись лёгкие, невесомые, бесконечно нежные поцелуи, и — танго. Теперь — игра на грани, всплеск ярких, острых, как щедрая щепоть перца, щекочущих нервы, ощущений и эмоций. Взгляд Рена — хищный, пронзительный, на губах — ленивая усмешка победителя, который заранее знает, что выиграл. И ах, как хочется сдаться, да, идти следом туда, куда он ведёт, но — это же танго! Страсть и борьба, прямо как у нас с Шутом, открытые провокации и испытание на прочность. Моя показная покорность тут же сменяется сопротивлением, нежеланием подчиняться, резкая, стремительная музыка вместе с танцем заставляет сердце биться в горле. А крепко прижатые к моим бёдра Рена несказанно волнуют, ибо между нами всего два слоя ткани, достаточно тонкой, чтобы моё волнение усилилось в разы.
