Но детям в конце концов надоели и поместье Рейгана, и самолет. А сам Лео туда не выбирался — вроде бы повода не было.
Еще завидовал Лео миллиардеру Гональду Пампу — но не его миллиардам, потому что даже представить себе не мог, сколько это — миллиард, и не его жене — модели, потому что жена Петкунаса Лизетта в свое время тоже была Мисс Чего-То Там, и на нее до сих пор оглядывались мужчины на улицах. Но пешеходных улиц в Лос-Анджелесе немного, а мужчин, которые способны оглянуться вслед красивой женщине, — и того меньше. Значит, в этом смысле Петкунас был спокоен. А завидовал он тому, что в Вегасе стояла гостиница — башня, носящая имя миллиардера. И вот эта башня волновала воображение Петкунаса. Он любил бывать в Вегасе и, проходя по Стрипу, мысленно выбирал место, где построил бы свою гостиницу. И он бы придумал много чего такого, чего лас-вегасские искусники придумать не смогли. Пусть в этом городе есть поющие и пляшущие фонтаны, извергающиеся по расписанию вулканы, и — прямо на центральной улице — схватки пиратов, и корабли, которые берут на абордаж, и суда, тонущие в океане — тонущие медленно, драматически, с капитаном, который единственный из команды остался в живых. И вот он стоит недвижно на мостике, пока корабль уходит под воду. Вода по грудь, по горло, укрывает капитана с головой — а он не двигается. Так и уходит под воду — прямой, как стрела. А уже под водой, естественно, выдыхает и отплывает в сторону — надо ведь появиться перед зрителями на аплодисменты…
Все это, конечно, совсем неплохо — но Петкунас придумал бы такую комбинацию воды, огня, боев и смертей, что об этом бы заговорил весь мир. Иногда во снах он видел какие-то наметки этого шоу — видел ясно, но никогда не запоминал и утром, проснувшись, пытался догнать ушедшее. Но тщетно. Только ощущение он помнил — ощущение грандиозности и красоты.
Одно только смущало Петкунаса в собственном гигантском лас-вегасском проекте: он не знал, как назвать башню. Собственная фамилия ему вообще-то нравилась… Ну если даже и не нравилась — она его устраивала. Но как название башни — она никуда не годилась. И даже сокращалась плохо. Башня «ПЕТКУНАС»? Ну никуда. «Петкун»? Не звучит. «Пет»? Так в Америке вообще животных называют. Можно было бы назвать башню как-нибудь по-другому, но тогда терялся сокровенный смысл того, чего Петкунас хотел. И это огорчало его не на шутку.
А в жизни Лео Петкунас, приехавший в Штаты лет тридцать назад, занимался поначалу всем, чем положено заниматься эмигранту, у которого нет американской профессии, — и пиццу возил, и в такси работал, и… Потом как-то случилось, что старый человек из Литвы, уходящий на покой, взял Лео в свою маленькую компанию по установке и обслуживанию сигнализации в жилых помещениях и в бизнесах. Было это во времена жилищного бума — количество продаж домов и квартир в Штатах росло чуть ли не в геометрической прогрессии, банки давали займы всем, кто ни пожелает, хотя и тогда было уже ясно, что выплачивать занятые деньги люди, которые покупали дома, не в состоянии. Но так или иначе: подумаешь, дом отберут — что за недолга, если ты за него все равно не вносил никакого авансового платежа. А месячные выплаты — да ведь ты так или иначе лендлорду за квартиру платишь…
Пузырь этот, конечно, лопнул, миллионы людей лишились домов. Тысячи других считали жирные барыши — словом, все как всегда. Но до того, как это произошло, Лео Петкунас сумел поставить твердо на ноги дряхленькую компанию, которую ему оставил предшественник. И более того — Петкунас стал неплохим специалистом в области сигнализации. Потому что сигнализация, если ею заниматься серьезно, — это тоже наука, к чему она только не приложима! И Петкунасу стали доверять серьезные проекты крупные компании. Одно время у него работал двадцать один человек, на полный рабочий день каждый — это уже было серьезно.
Петкунасы купили дом — давно уже купили и в хорошее время, теперь он вырос в цене больше чем в два раза. Дом — в хорошем районе. Автомобили Петкунас любил дорогие, у него дома у всех были «Мерседесы» — и у Лизетты, и у дочки Кэтти — сейчас она выросла и тоже стала красавицей, в колледже учится. Ну и у Лео, само собой… «Мерседесы» были не последних лет выпуска и не самых престижных моделей, но тем не менее…
Бизнес Петкунаса сильно упал с тех пор, как был бум, но зато появились другие клиенты — более надежные и менее скандальные, чем эмигранты, покупавшие дома. Словом, все в жизни Лео было благополучно — но постоянное общение с людьми, которые были сильно богаче него, радости Петкунасу не доставляло.
Он ясно видел всю мелочность, ничтожность и скаредность многих из этих людей, он презирал их детей, приобретающих исключительно престижные профессии врачей или адвокатов — как будто вся эта страна, Соединенные Штаты, только и собирается всю жизнь лечиться или ходить по судам, он ненавидел разговоры миллионеров о колбасе, которую им удачно удалось взять в дешевом супермаркете по три восемьдесят девять за фунт, он презирал богатеев, приходивших на похороны родственников с горшочками цветов по три доллара каждый — это, по их мнению, заменяло скорбные венки…
Но эти же люди вдруг начинали рассказывать, как они совершали карибские круизы в трехкомнатных люксовых номерах, как невесту на чьей-то свадьбе спускали на качелях, увитых цветами, прямо с вертолета, как день рождения чьего-то сына снимали с воздуха дроны, а на эстраде у него пел сам Стинг, прилет которого обошелся чуть не в лимон… Или как благостный родитель, купив себе как инвестор сто тридцатый по счету дом и переплатив, по его мнению, аж три тысячи долларов, вздыхая, говорил: «Ничего, Сашеньке останется…» Это он своего сыночка имел в виду.
Петкунас, слушая это, вежливо улыбался — но внутри себя просто задыхался от злобы. Он сам ездил в круизы — нет, не в закутке без иллюминатора, спрятанном во чреве огромного корабля, а в приличной каюте с балконом. И он мог нанять вертолет, чтобы Кэтти на свадьбу спустили под венец прямо с неба… И квартиры в качестве инвестиций он успел приобрести — но три маленьких, обычных, а не десяток здоровенных апартамент-билдингов. То есть вроде бы все у него было, но, как ясно понимал Петкунас, никто ему завидовать по этому поводу из тех, с кем он контачил, не стал бы. Потому что всего этого и многого другого у них было больше и лучше.
И вот, сталкиваясь каждый день с тем, чего он не мог и чего в этой жизни никогда уже не сможет, Петкунас не хотел быть таким, как эти мелочные богатеи. Он хотел другого. Того, чего у них никогда не будет. И чтобы они на него, Леонаса Петкунаса, смотрели с завистью, а не он на них.
Но если у читателя создалось мнение, что Петкунас был обычным прожектером, который только и делал, что грезил наяву, — мы спешим это опровергнуть. Лео был человеком реальным и практичны. Он скурпулезно вел бизнес, он боролся за каждую копейку, а о его потаенных мечтах не знал на всем белом свете ни один, ни один человек.
Но, видно, появлялся у него какой-то особый блеск в глазах, когда речь заходила о предмете, его особенно интересующем, — о богатстве. Не обычном богатстве, а из ряда вон.
И не зря же среди приятелей Петкунаса (друзей у него никогда не было, он сам не доверял до конца никому и принимал как должное, что и ему до конца не доверяют), так вот, среди приятелей Петкунаса просто не было людей небогатых и неудачников не было. Лео никогда сознательно свой круг общения не отбирал — все происходило само собой, на бессознательном уровне… Но если бы кругом его общения занялся умный аналитик, эту закономерность он бы выявил без труда.
