— Предполагаю, что с Чашей он захотел обойтись без всей цепочки «сверху» — самому украсть, самому отправить… Но что-то не сработало, и вот результат. А насчет того кто… Дай мне еще пару дней.
— Good Luck! Удачи.
Хопкинс чокнулся с Потемкиным на русский манер и выпил до дна.
* * *
— Джинна, мы можем с вами позавтракать в каком-нибудь кафе неподалеку от парка? Только чтобы у вас на работе не знали, где вы и с кем вы. Не подведите меня!
Сандра была заранее уверена, что это свидание с налетом таинственности придется Джинне Хастингс очень по душе. Женщины вообще обожают секреты, а Джинна — втройне. Натура авантюрная и рисковая по определению.
— Конечно, милочка, конечно! — защебетала Джинна в трубке. — А ты мне расскажешь, как у Джорджа в школе дела и кончился у Пита аврал на работе или они все еще торчат там круглые сутки? Через сорок минут — тебе удобно? Только адрес напомни…
Сандра назвала адрес итальянского кафе, которое присмотрела заранее, и про себя порадовалась мгновенной реакции Джинны… И Джорджа успела придумать, и Пита, и все — глазом моргнуть не успеешь. Готовый оперативник… Но не будет Джинна Хастингс оперативником, у нее другая стезя.
Если пытаться конструировать специально — трудно придумать человека, который меньше, чем Джинна, отвечал бы требованиям к настоящей женщине, которые взыскательная Сандра еще в ранней юности сформулировала для себя и которых старалась придерживаться. И тем не менее Сандра ловила себя на том, что думает о ней с симпатией. Казалось бы — неразборчивая дама, которая способна одновременно крутить три романа, да еще об этом с видимым удовольствием рассказывать окружающим… А с другой стороны — она никогда никого не обманывала, не придерживалась, как многие, двойных стандартов: для людей — одно, а на деле — другое… Может быть, это странное сочетание ветрености и целостности, неверности возлюбленным и верности себе — может, оно и создавало непередаваемый шарм Джинны?
И вот Джинна запарковала автомобиль и идет по тротуару в кафе, привычно игнорируя мужские взгляды. Но во всей повадке, во всей походке, в повороте поднятой головы так и читается: «Смотрите все! Вот она я! Единственная и неповторимая…» А то, что сумочка от Луи Витона, и сиреневая кофточка от Донны Каро, и туфли от Рохас, — это как бы само собой.
— Вы, конечно, на меня не обиделись, — едва поздоровавшись, начала Джинна. — Милочка, Джордж, Пит… Это я для наших дурочек.
— Да, я так и поняла… А что это вы о своих коллегах так неласково?
— Почему — неласково? Могла бы назвать и дурищи, и дурынды, а я — ду-у-рочки, — протянула Джинна. — Жалко мне их. Хорошие девчонки, а гробят свою жизнь в музее, света белого не видят. Вот мы с вами, наше поколение, я имею в виду, росли в других условиях, нам куда труднее было. Но вы же вон куда пошли! Я вам завидую, честно говоря. Всю жизнь мечтала шпионкой быть, да вот не получилось.
Сандра рассмеялась.
— Это я-то — шпионка? Я — конторская крыса. Сижу целый день за бумагами.
— А стрелять умеете?
Тут Джинна попала в точку. Стрелять Сандра не только умела, но и любила. Мало кто из мужчин в Группе стрелял лучше нее.
— Умею.
— Ну вот видите! Я бы тоже хотела стрелять…
Пора было переходить к делу.
— У вас на «Изумрудных Лугах» сейчас такое творится — любой шпион позавидует, — напомнила Сандра. — Да только шпионы обычно не убивают.
— Я понимаю, вы об этом… — Джинна достала салфетку, вытерла уголки глаз. — Знаете, до сих пор в себя прийти не могу. Ставиский — он Ставиский и есть. Может, о нем кто и будет сожалеть искренне, да только не я. А вот мальчишка этот, Мартин…
Джинна сделала гримасу, удерживая подступившие слезы. Удержала.
— Он славный был парень. Очень честный, очень чистый. Он мне говорил, что я у него — первая… Имеется в виду — по-настоящему.
«А тебе и нравилось, что такой паренек в тебя втюхался, — подумала Сандра и тут же упрекнула себя: — А кому бы не понравилось?»
— А были в нем какие-то моменты, которые вас настораживали? Раздражали, может быть?
Джинна подняла глаза, пытаясь ответить точно.
— Наверное, были. Он ведь, знаете ли, другого поля ягода. Я — из бедной семьи, все, чего добилась, сама у жизни выгрызала, выбивала, вымаливала — уж как приходилась. Из таких, как я, получаются самые успешные деятели — это я в книжке прочитала. Потому что мы настырные, упремся — не свернешь.
А Мартин? Мартин был из другой семьи. У него все что угодно было с рождения — и дом рядом с гольфовым полем, и хорошая школа, и личный тренер по теннису. Даже удивительно, что он при этом получился совсем не гнилым парнем. Он многое знал, чего я не знаю и никогда знать не буду. И, если уж честно, это меня раздражало. То он в разговоре цитату вставит из какого-то грека, о котором я и не слышала, то возьмется объяснять физическое явление какое-то — да таким языком, что даже переспрашивать для меня бесполезно: я и слов-то таких не знаю… То рассказывает, как Бенджамин Франклин атмосферное электричество исследовал.
— Что же вы делали, когда он вас раздражал?
— Останавливала его. Я не стеснительная. Но чаще всего молчала и пыталась запомнить хоть что-то.
— Вы с ним часто ссорились?
— Нет. Но когда ссорились — я его убить была готова за эти его умствования.
— Кстати, это случается нередко. Когда убивают того, кого любят…
Сандра смотрела внимательно, ожидая реакции.
— Ну это в кино.
Если Джинна и играла, то играла безукоризенно — ни тени волнения, ничего.
— А как вы объясните свой приезд в парк в ту ночь, когда Мартина убили?
— Что за чушь? Я туда и днем-то без всякой радости хожу, чего я там ночью забыла?
— А вот, взгляните… — и Сандра показала на своей электронной таблетке кадры: «Камри» Джинны въезжает в ворота делового двора парка. В правом верхнем углу отмечено время въезда: 2:41 утра. Номер машины читается ясно — не ошибешься.
Джинна подперла подбородок двумя руками.
— В ту ночь я была не дома. У меня есть бойфренд. Ну вы знаете. Он может подтвердить, что я как завалилась спать, так и проснулась утром.
— Вы о Грейслине говорите?
— Ну а о ком еще?
— А как Грейслин относился к тому, что у вас с Мартином был… роман?
— У нас есть уговор — мы другие отношения, кроме наших, не рассматриваем и не затрагиваем, когда мы вдвоем.
— Но вы же чувствуете что-то? О том, как он к Мартину относился?
— Как вам сказать? По-моему, ему было все равно. Хотя, как любой мужик, наверное, ревновал. Они же все собственники, сами знаете.
