– Конечно.
– Но он странно пахнет. Как-то неприятно.
– У рейдеров не принято мудрить со специями и ароматизаторами, они не любят такие сложности. Обычно у них просто вода, алкоголь и спораны. Невкусно, конечно, но суть та же, да и объем меньше получается, а они не любят носить лишнее.
– Я представляю, какой вкус у этой гадости…
– Да пей ты уже, хватит носом крутить.
– Противно нюхать, не то что пить.
– Ну и ладно, можешь не пить, заставлять не буду. Но только учти, что часов через пятнадцать-двадцать ты будешь готова зубами разгрызать споровые мешки. Я по себе помню – состояние жуткое.
– Не говори так, меня замутило.
– Не вздумай только фляжку уронить, нам еще остальных поить, а она всего одна. Какие-то совсем бедные рейдеры. Хотя тут еще кое-что есть.
Склонившись над уродливой головой зараженного, я вонзила нож в рваное выходное отверстие от пули, расширила, взрезала по протяженной впадинке – одной из нескольких, разделявших споровый мешок на неравные дольки.
– Меня сейчас точно стошнит, – вымученно произнесла Тина.
Откровенно говоря, я тоже не в восторге от того, чем занимаюсь, но отвечая, сумела придать голосу спокойный оттенок.
– Тинка, за свою жизнь ты этих споранов столько слопала, что сосчитать нельзя. Какая разница, в нектаре они, в живчике нормальном или просто в такой бурде. Это наша жизнь, мы без них и недели протянуть не сможем, так что хватит строить из себя непонятно что, все мы одинаково замазаны в эту гадость.
– Ты все же признала, что это гадость.
– Вообще-то это даже не часть тела зараженного, это к нему не относится, это что-то вроде гриба, который растет у них на затылке. А грибы ты любишь, я точно знаю. Понюхай, если не веришь, сухими грибами немножечко пахнет. Нет ни крови, ни кожи, ни мяса, это посторонняя штука, она отдельная, не относится к телу мертвяка, вроде присоски.
Говоря это, я перебирала в ладонях невесомые комки неприглядно спутанных уплощенных и круглых нитей черного цвета, которые заполняли споровый мешок. Невзрачное обрамление для сокровищ, благодаря которым иммунные живут и развиваются.
Подведя итог, вздохнула:
– Плохо.
– Что плохого? – неприглядно морщась и облизывая губы, спросила Тина.
– Два спорана, гороха нет вообще. Слабый мертвяк.
– Но этого рейдера он убил быстро.
– Ага, чуть голову ему не оторвал, дури хватило. Но два спорана – для нас маловато.
– Еще фляжка есть.
– В ней немного. Ладно, хоть что-нибудь, на первое время хватит, а то уже губы лопаться начинали.
– У меня не лопались, у меня они просто ссыхались, сколько бы ни выпила. О! А сейчас не ссыхаются!
– Ты ведь немножечко выпила, организм на такое почти мгновенно реагирует, плохие симптомы сразу отступают.
– У тебя тоже так было, когда ты в свой день рождения сбежала?
– Гораздо хуже.
– И как это?
– Лучше тебе не знать подробности.
– Лиска, они когда за нами кинулись, один сбросил свой рюкзак, чтобы легче бежать было.
– Где?
– Да прямо возле той сирени. Он, наверное, до сих пор там валяется.
– Ну так пошли, тут мы все уже осмотрели.
* * *
Рюкзак и правда валялся возле злополучной сирени, где нас подкараулили рейдеры, но первым в глаза бросилось не это.
Когда Тина, решившись применить свое умение, вынудила меня оказаться слишком близко к выбранному ею мужчине, я слегка удивилась одной странности – он гнался за нами с незаряженным оружием. Но потом вспомнила, что в самом начале слышала звук, похожий на арбалетный выстрел.
А теперь убедилась, что это мне не померещилось.
Ева не ушла назад, за дорогу, искать место, где остались остальные. Она совершила самую большую ошибку в жизни, бросившись влево, а не вправо, как мы с Тиной. Калитка двора по эту сторону улицы была запертой, ей пришлось карабкаться через высокий забор. Похоже, замешкалась и не успела быстро перебраться. У нее и обувь неподходящая, и одежда, да и сама она не производила впечатления ловкачки.
Стрела ударила почти точно между лопаток и, видимо, сразу выбила жизнь или хотя бы сознание. Ева так и осталась на заборе: голова, руки и грудь свесились на одну сторону, ноги – на другую.
Тина зажала рот обеими ладонями, выронив лопату, с которой до сих пор не рассталась. Не скажу, что я восприняла зрелище равнодушно, но все же моя реакция оказалась несравнимо мягче. Со стороны, возможно, вообще никак не выдала свои чувства.
После того, на что я насмотрелась у западников и в Цветомобиле, зрелище не показалось невероятно ужасным. Можно даже порадоваться тому, что тело не забрызгано кровью с ног до головы и рана чистенькая, а не в обломках костей и обрывках мяса.
Потрогала одно запястье, другое, затем, решившись, поднесла пальцы к шее.
– Лиска, она ведь не мертвая? – с нотками намечающегося плача пролепетала Тина.
– Помоги мне спустить ее, – попросила я.
– Так она живая?!
– Нет, не живая. И не вздумай реветь! Не вздумай! Я одна не справлюсь, я мелкая, а у тебя руки сильные, вот и давай, помогай, а не то буду обзывать коровой.
– Как ты можешь сейчас говорить такое?!
– Могу и говорю. И ты такой будь. Я тоже не железная, но слезами ты ей не поможешь.
– Я не могу прикасаться к… к ней, – чуть не захныкала Тина.
– А придется.
– Нет… не могу…
– Ты хочешь, чтобы Еву нашли зараженные? Нет? Тогда давай отнесем ее вон к тем воротам. Там куча песка, а у тебя есть лопата.
– Что ты задумала?
– А ты сама подумай.
– Закопать ее в песке? Элли, но ведь орхидей хоронят не так.
– И как же мы, по-твоему, будем ее хоронить? Искать красивую поляну, заросшую цветами? Или ты можешь достать белые орхидеи? Ну и насчет платья тоже придется что-то придумать. Тинка, забудь ты уже об этой ерунде, Еве все равно. Не оставить ее зараженным – единственное, в чем есть хоть какой-то смысл. Чуть-чуть присыплем песком, он скроет ее запах хотя бы ненадолго. Этот кластер скоро перезагрузится, и она исчезнет. Улетит навсегда из Улья и останется в памяти остальных девочек красивой, а не вот такой. Давай, хватайся за ноги.
* * *
Тина воткнула лопату в вершину песчаной кучи и сумрачно произнесла:
– Даже памятника нет.
– Если хочешь, можно связать из палочек крестик, – предложила я.
Как по мне – лишнее, но уж очень Тина плохо восприняла смерть Евы, вдруг это хоть как-то ее успокоит.
