– Ничего.
– На тебе лица нет.
– Я… я иногда думала, что у меня где-то есть родители.
– Прости, зря я это рассказала.
– Ты не виновата, и ты все правильно сделала.
– Они были хорошими людьми. Самыми лучшими. Они мне часто снятся, и это всегда добрые сны. И еще много раз видела сны, как я убиваю Герцога… эти сны мне тоже нравятся.
– Я теперь тоже буду видеть такие сны.
– Мы не должны о таком думать.
– Но я думаю, да и ты тоже, сама только что сказала.
– Я почти не помню свой мир, а у тебя не было ничего, кроме Стикса, он дурно на нас влияет. Я Герцога не убила, и ты не убьешь.
– Кто знает…
– Элли, ты странноватая, но ты не убийца.
– Никто не знает, кто я, лучшие знахари при виде меня руками разводят.
– Даже не думай, он почти бог, говорят, что у Герцога чуть ли не пятьдесят оттенков его уникального умения, а может, и больше пятидесяти. Он в одиночку может убивать самых страшных чудовищ, и это ни капли не преувеличение. А еще к нему никак не подобраться, Герцог мастер прятаться и выживать, он столько покушений и заговоров пережил, что невозможно сосчитать.
– У меня уже есть три умения, а у него всего одно.
– Этого мало, и не забывай, что его умение очень сильное и развито многогранно. Можно сказать, что это не один дар, а целых десять, и все полезные, он очень силен.
– Но я только начинаю жить, а он давно старик, что-то новое узнавать ему в миллион раз труднее, чем мне, к тому же он чистый хигтер, у него всего одно умение, просто сильно развитое и с оттенками, и это не изменишь, другое он не получит ни с возрастом, ни с жемчугом.
– Уж поверь, за такое не жалко отдать двадцать нормальных умений.
– Он просто человек, а все люди уязвимы.
– Элли, прекрати даже думать о таком. Я тебя не узнаю, это не твои слова. Ты просто не в себе, сама, наверное, это понимаешь. Отбрось такие мысли сразу, они не твои, они чужие. Да и какой смысл? Герцоги все одинаковые, новый будет ничем не лучше, другие в этой системе не выживают.
– Но ты должна меня понимать, раз сама видела во сне, как его убиваешь. Я же как-то должна на такое реагировать.
– Я многим обязана твоему отцу, я люблю и его, и твою маму до сих пор. Они лучшие люди, которых я здесь встретила. Хотя не все, наверное, с этим согласятся.
– Вот ваш чай, – сказала Ханна, заходя в крохотную комнату, выделенную для раненой. – Элли, давай я помогу тебе приподнять госпожу Альбину, и мы напоим ее с ложечки.
– Я попробую сама, – возразила воспитательница.
– Нет, – с нажимом произнесла фиалка. – Вам нельзя двигаться, вам надо лежать спокойно еще хотя бы два дня, иначе сильно затянется восстановление.
– Слушаюсь, тетя доктор, – невесело усмехнулась Альбина.
Чай она пила молча. То есть не совсем, она то и дело отвечала Ханне на вопросы о самочувствии, но меня для нее как бы не существовало.
Лишь когда фиалка вышла, она сказала:
– Ты узнала все, что для тебя самое важное. Если тащила меня с собой только ради этого рассказа, можешь дальше не тащить, я ведь для вас обуза.
– Никогда так не говори, – заявила я, вновь возвращаясь к браслету. – Ханна сказала, что тебе два дня надо лежать неподвижно, затем еще два-три, и, наверное, сумеешь ходить сама. Не быстро и не далеко, но сумеешь. Здесь вроде бы хорошее место, отлежишься в спокойной обстановке, для тебя это главное.
– Я не пойму, что это за место, в лесу никаких домиков быть не должно, я не видела их на карте, а она почти до средины леса подробная, вы не могли забраться дальше.
– Не знаю, какая там карта, но сама видишь, что это домик, а за домиком растет лес.
– Опиши мне это место.
– Здесь что-то вроде длинного озера или участка реки, сюда сходятся границы сразу трех кластеров, и стабильного тройника между ними нет. Ханна сказала, что это не деревня, это место, куда люди из города приезжали отдохнуть.
– Я поняла, о чем ты говоришь. Получается, не так хорошо знаю этот лес, как думала.
– Ну это же Улей, здесь не всегда все одинаково. Кластеры могли прилично измениться, такое случается, это ведь стандарты, а не стабы.
– По карте здесь всего лишь один вытянутый водоем, и он протягивается с юга на север.
– Не знаю насколько, но этот так же вытянулся.
– Недалеко от центральной части лесной зоны от него отходит ответвление на запад. Узкое, иногда прерывается, через него можно перебраться во многих местах.
– Мы ничего такого не видели, наверное, еще не дошли.
– Разумеется, не дошли, даже без груза это сложно, а уж со мной…
– Мы еще и пулемет тащим.
– Правильно делаете, к тому же он не такой уж тяжелый.
– Ну как сказать… – ответила я, поморщившись.
– Поверь, Элли, по-настоящему тяжелый пулемет был бы проблемой посерьезнее, чем я.
– Верю, но все равно тяжелый и неудобный.
– Мужчины такие в одиночку таскают.
– Ну ты сравнила. Альбина, у тебя есть карта?
– Ты о чем?
– Ты говорила о карте, на которую нанесен лес.
– Да где бы я спрятала такую карту? К тому же подробные карты кластеров секретны.
– Где же ты ухитрилась ее увидеть?
– Я бывала на собраниях, где офицеры гвардии согласовывали с нами места проведения профилактики статической лихорадки и выезды на практические тренинги. Однажды они расстелили огромную карту, где нам нужен был всего лишь кусочек. Я, как могла, затягивала время, сумела подсмотреть многое и думала, что хорошо запомнила. Оказывается, не слишком хорошо.
– Но с лесом ты точно не ошиблась, он и правда спокойный.
– Элли, в Улье не бывает спокойных мест. Учти, что эта водная линия тянется до самого Дона и она не такая уж узкая. То есть это препятствие на пути миграций зараженных и перемещений иммунных. Я думаю, что здесь слишком опасно.
– Домик не просматривается от воды, он особняком стоит, среди деревьев.
– И как далеко отсюда до берега?
– Где-то шагов сто пятьдесят.
– Элли, это слишком мало.
– Но мы не знаем другого убежища. Свежих следов на пляже нет, там песок, на нем хорошо видно. Мы ведем себя тихонечко, везде, где проходим, рассыпаем табак из сигарет, забрали их из того дома, где прошлой ночью отсиживались.
– Не на всех зараженных это подействует, нюх у них нечеловеческий, а некоторые очень хитрые, догадаются, что табак рассыпан для маскировки.
