— Что с Валентиной станешь делать? — он хохотнул. — Угораздило тебя выдумать — Валентина! Редкое же имя. Еще бы Зину какую-нибудь приплела, такой вообще днем с огнем не найдешь.
— С Валентиной все в порядке. У меня есть однокурсница Валя, мы с ней иногда созваниваемся. Хорошо, что Олег продемонстрировал свой интерес.
— Олег продемонстрировал свой интерес после того, как его жена продемонстрировала свою…
— Прекрати! — прикрикнула Оля и поморщилась: — Этот твой площадной юмор…
— Надо же, — удивился Богданов, — вы даже говорите одними и теми же словами. Что же это за совместимость такая у людей? С Аринкой хорошо в постели, а в жизни просто невозможно. У тебя с Олегом в жизни все тип-топ, а в постели никак.
— И только у нас с тобой везде замечательно. — Оля вдруг снова почувствовала странное беспокойство и оглянулась. — Знаешь, такое ощущение, как будто кто-то сверлит затылок.
— Езжай-ка ты, мать, домой. Супруг быстро тебя от ощущений отучит. Все, отбой: главный вошел, совещание начинается.
Глава 7
— Арина Сергеевна! Арина Сергеевна! Вы уснули там, что ли?
— А?
Арина вздрогнула, обернулась. Подпирая притолоку широким плечом, в дверях стоял сам генеральный и смотрел на нее со смесью жалости и возмущения.
— Простите, ради бога, Виктор Иванович!
Арина принялась суетливо собирать со стола бумаги, которые готовила к сегодняшнему совещанию. Совещание было назначено на пятнадцать ноль-ноль. А уже четверть четвертого. Она что же, уснула? Курица, так и до увольнения допрыгается.
Она выпорхнула из-за стола, прижимая к себе ворох бумаг, сложенных кое-как. Подбежала к двери, уставилась вопросительно на шефа. Тот не двинулся с места. По-прежнему стоял, упираясь одним плечом в притолоку и скрестив руки на груди.
— Виктор Иванович? — Арина вопросительно подняла бровь. — Мы идем? Или я уже… уволена?
— Что ты, Аришенька, свет мой ясный. — Директор обнажил в улыбке идеальные зубы. — Как же я без тебя!
— Но там, — Арина ткнула пальцем куда-то за его спину, — там совещание. На три было назначено, а я… Простите! Простите, задумалась.
Директор оттолкнулся от притолоки. Вошел в ее кабинет, тесня ее назад, плотно прикрыл за собой дверь. Руки он по-прежнему держал перед грудью скрещенными.
— Видимо, ты настолько задумалась, что забыла, что совещание переносится на завтра. Так?
— На завтра? Но… — она покачала головой, пытаясь вспомнить. — Мне никто ничего не говорил.
— Правильно. Никто ничего не говорил. Всем послали сообщения по электронной почте. Ты получала сообщение, Ариша?
— Я?.. Я не знаю, — честно призналась она.
Хотела добавить, что сегодня утром капитан Воронов прислал ей сообщение. А потом еще одно, и еще. Она просила его оставить ее в покое, но он как с ума сошел. Слал и слал ей эти проклятые сообщения с фотографиями какой-то дурацкой монеты. Она не отвечала, а потом и вовсе выключила компьютер, чтобы не пищали эти новые электронные письма. Вот и прозевала распоряжение руководства.
— А мы сейчас посмотрим. — Директор вдруг опустился на ее кресло. — О, да у тебя даже компьютер не включен. Почему?
— На совещание собиралась и выключила. — Хоть здесь она нашлась, что сказать.
— Понятно.
Виктор Иванович поставил локоть на стол, положил подбородок на кулак, уставился на нее.
— Ариша, что с тобой происходит?
— Простите? — Она стояла перед ним, как школьница, сцепив пальцы в замок возле груди.
— Ты совершенно потерянная ходишь весь последний месяц. Сначала провалялась в больнице с неясным диагнозом. Я пытался узнать что-то у врачей — они молчок. Что-то серьезное, Ариша? Ты скажи, у меня есть связи.
— Все в порядке, Виктор Иванович. Все в порядке. — Она улыбнулась вымученной улыбкой.
— Честно?
— Честно.
— Смотри. А то я быстро своих знакомых подключу, все твои хвори изгоним.
Компьютер включился. Виктор Иванович схватил мышку и принялся быстро щелкать по окнам.
— Ага, вот и послание из секретариата. Как же так, Арина? Все тебе отправили, а ты просмотрела. Совсем на тебя не похоже. Что происходит?
Он на нее не смотрел. Он, черт бы его побрал, просматривал ее почту! Причем внимательно просматривал, письмо за письмом.
Откинулся на спинку ее рабочего кресла, сцепил пальцы на идеальном плоском животе, сделал губы трубочкой, что по всем приметам не сулило добра.
— Что это за ерунда, Арина?
Всем в компании было известно, что генеральный директор Виктор Иванович Хорошев неровно дышит к Арине. Никогда, упаси бог, не домогался, не пытался ставить ее перед выбором: хочешь работать и дальше — спи со мной. Нет, конечно, ничего такого. Но при каждом удобном случае он старался выделить ее, похвалить, а то и до дома подвезти и в ресторан пригласить — якобы на деловую встречу. И уж конечно, закрывал глаза на всякие мелкие просчеты. И за то, за что другим лепил выговоры, у нее просто не замечал. А если замечал, просил очень мягко все исправить.
Никогда он на нее не гневался. Никогда до этой самой минуты.
— Повторяю вопрос, Богданова. — Он впервые назвал ее по фамилии. — Почему ты просмотрела сообщение от секретариата, а с каким-то капитаном полиции… Что за дела?
Арина подняла на него глаза. Директор не смотрел на нее, и понятно почему. Она выглядела жалкой в своем сером монашеском платье, со скромной прической, без макияжа. Она выглядела жалкой и некрасивой и сама об этом знала. Нечего было и пытаться сейчас что-то объяснить шефу. И тогда она расплакалась. Это вышло как-то само собой, она ничего такого не хотела.
Но сработало — шеф перепугался. Взгляд его заметался, руки потянулись к компьютеру, чтобы выключить.
— Ты что, плачешь, что ли, Аришка? — Генеральный медленно поднялся, подошел к ней и неожиданно обнял, прижал к себе. — Ну что ты, что ты, девочка… Прости, если был грубым. Может, это от ревности? Может, я приревновал тебя к этому капитану? Аришенька, ну перестань. Вдруг кто-то зайдет, а я тебя обнимаю?..
Она опомнилась, резко отпрянула.
— Действительно, не надо, Виктор Иванович. Это нехорошо.
— Нехорошо то, что с тобой происходит. Вот это совсем нехорошо.
Он стоял совсем рядом — красивый, высокий. Она слышала его дыхание, непередаваемый мужской запах. Ощущала его силу. Перед глазами вдруг все поплыло. Ее стало трясти.
То чудовище было таким же мускулистым и сильным. Даже спрашивал, не больно ли ей, когда прижимал ее к земле. Она никому, ни единому человеку не рассказывала об этом. Потому что было страшно, потому что было стыдно. Потому что он не велел.
