Он стоял на коленях, наклонив тело вперед. Руки далеко заведены за спину, прикованы к трубе. Голова в шерстяном панцире низко опущена. Рыдания сотрясали его тело. Он понимал, что время его истекло. Что все, все, все! Его, возможно, больше не будет! И никто никогда не узнает, какой грязной, какой унизительной смертью он умер. Он — красавчик Сашка Богданов, баловень судьбы, любимец женщин — подох в куче собственных испражнений, умоляя и унижаясь, плача и давясь соплями.
— Я раскаиваюсь, — закончил он сипло.
И внезапно перестал плакать. Было очень тихо. Он не понял, не заметил, ушел ли его мучитель или по-прежнему здесь? И затих.
Нет, он был здесь. Легкое движение воздуха коснулось его растрескавшихся губ. Он приблизился к нему. И неожиданно стащил с его головы шерстяную шапку.
— Господи! Как хорошо… — не сдержавшись, пробормотал Саша, пытаясь рассмотреть хоть что-то.
Но он не ошибся прежде, думая, что в подвале нет света. Его не было. И даже силуэт человека, сидевшего перед ним на корточках, не угадывался. Как же он его видит, подумал Саша? Прибор ночного видения? Тогда это точно Олег. Тот был повернут на всяких подобных штуках. Состоял в команде пейнтболистов, и участники этой команды часто использовали подобные вещи в своих игрищах.
— Ты молодец, Саша, — вдруг похвалил его человек, сидевший перед ним на корточках. — Ты все правильно ответил. Честно! И я отпущу тебя.
— Правда? Спасибо! Спасибо тебе! Спасибо!
Он поймал себя на мысли, что если бы не связанные руки, он бы упал ниц и принялся целовать башмаки своего тюремщика. Принялся бы лизать их, возносить мучителя в молитвах. От подаренной надежды на спасение у него кружилась голова. Ему легко дышалось даже этим смрадным воздухом. Он не знал, сможет ли сделать хотя бы шаг, когда его освободят от кандалов, слишком долго он просидел на привязи. Но точно знал, что, если не сможет идти, поползет, станет рвать когтями землю, лишь бы выжить! Лишь бы этот кошмар закончился.
— Я отпущу тебя, Саша. Но не сразу, — отрезвил его чужой шепот.
— А когда, когда?! Я хочу туда, на волю! — заканючил он противным самому себе голосом. — Пожалуйста!
— Выйдешь ты на волю, Саша, не волнуйся. Но после того, как сделаешь для меня кое-что.
— Что? Я готов!
— На все готов ради свободы?
— Да, да. Конечно!
Его мысли путались. Собственный голос казался ему чужим, посторонним, неосторожно обещающим то, что, возможно, и нельзя было обещать. Но желание увидеть солнечный свет, вдохнуть свежий воздух было невероятно сильным. У него зудело лицо, ныли плечи, онемели запястья, болели колени. Он мерзко вонял. Он — чистюля и аккуратист — вонял бродячей собакой!
Он хотел воды. Много воды! Хотел слышать ее журчание, пить ее, купать свое истерзанное тело, хотел запаха мыла. И ощущать во рту вкус мятной зубной пасты. Хотел снова увидеть свой дом и с удовольствием понаблюдать за тонкой кофейной струей, бегущей из кофейной машины в чашку. Хотел огромный кусок колбасы с белым хлебом. И жареной курицы.
Он слаб телом и духом, подумал Саша в свое оправдание, потому что он всего лишь простой человек. Не знающий, за что подвергся таким испытаниям! За Ольгу?! Так не он первый, не он последний! Разве можно так измываться из-за какой-то шлюхи?!
— Так ты готов? — переспросил его человек, превративший его жизнь в ужас и смрад. — Ответ — да, и ты через час на свободе. Ответ — нет, ты умрешь в куче собственного дерьма и рвоты.
— Да, — без колебаний ответил Саша. — Я готов!
— Хорошо, идем…
Человек, разговаривающий с ним странным шепотом все это время, зашел сзади, загремел наручниками, которыми Саша был прикован к трубе. Отцепил его. Затем перерезал толстые жгуты на запястьях. Его руки тут же безвольно повисли. Кисти рук, казалось, набухли от крови, которая запульсировала, застучала во всем теле. Его дернули за подмышки и поставили на ноги. Он плохо стоял, сил почти не осталось. Странный звон в ушах, сквозь который еле пробивался чужой шепот.
— Сейчас ты войдешь в соседнюю комнату и сделаешь то, что я тебе велю.
— Хорошо, хорошо…
Он еле переступал, ступни казались чужими. Чернота вокруг была плотной, почти осязаемой, и она будто вращалась вокруг его головы. Тот, кто держал его сзади за локти, вел его недолго. Остановил, прислонив лбом к стенке. Снова загремел ключами. Открылась какая-то дверь. По звуку тяжелая, железная. Его втолкнули внутрь. Дверь захлопнулась. Почти тут же под потолком вспыхнул яркий свет. Глаза словно прорезало острым ножом, в голове словно разорвало гранату. Он не помнил, сколько простоял, зажмурившись и дрожа всем своим измученным телом. В чувство его привел все тот же шепот, но очень громкий, идущий откуда-то сверху. Он понял, что наверняка из динамика.
— Открой глаза! — скомандовали ему.
Саша осторожно приоткрыл веки, часто заморгал, пялясь по сторонам. Кафель. Повсюду белый кафель. Стены, пол, потолок — все облицовано белым кафелем. Комната почти пустая, если не считать груды тряпья в дальнем углу. И цепи, которая тянулась от этой груды тряпья к точно такой же трубе — гладкой и толстой, к которой был прикован он сам.
Груда тряпья вдруг шевельнулась, еще и еще раз. Начала приподниматься. И через мгновение перед ним на коленках стояла Ольга. Страшно неузнаваемая, запущенная, с опухшим лицом и всклокоченными волосами.
— Видишь ее? — прошептало из динамика под потолком.
— Да. — Он кивнул.
— Теперь посмотри влево. Там, у стены, что ты видишь?
Он повернул голову и увидел что-то металлическое, тонкое и блестящее в самом углу слева от двери.
— Подойди, — велели ему.
Саша послушно пошел в угол, с третьей попытки присел на корточки.
— Возьми в руки.
Он протянул руку, успев удивиться, какой вздувшейся и непослушной оказалась его правая кисть. Дотронулся до металлической пластинки, не сразу подхватил ее негнущимися пальцами.
— Скальпель?! — воскликнул он.
— Да, — подтвердил голос из динамика.
— Зачем?
И он еще, дурак, до того, как услышал команду, успел подумать, что скальпель, каким бы острым он ни был, не справится с тяжелой цепью, на которую была посажена Ольга. И трубу не распилит. Она толстая и надежная. И новая!
Но оказалось, что не в трубе и цепи дело. Он дурак, что успел подумать об этом.
— Зачем это? — спросил он.
Сделал пару неуверенных шагов в сторону Ольги, которая смотрела на него, не узнавая, будто была под действием какого-то препарата. Или просто не вынесла заключения и свихнулась.
— Перережь ей горло, — скомандовал шепотом динамик под потолком. И тут же пообещал: — И будешь свободен.
— Но я не… — он замер на полуслове, вспомнив о своем скоропалительном обещании выполнить любую просьбу ради свободы.
