— Ну, может, не знала, что болит. Иногда ведь как бывает, колет и колет, думаешь одно, а колет из-за другого, — неожиданно вступилась за гадкую девчонку Елизавета Владимировна.
— Бывает. — Марина скептически поджала пухлые губы и покачала головой. — Только слышала я, девица эта знала о своем диагнозе. Анализы сдавала анонимно. Сейчас полно таких лабораторий. И там ей будто этот диагноз сразу подтвердили. А она к нам легла. Хитрая очень. А может, я что путаю…
Марина ушла, а Елизавета Владимировна, спрятав шоколадку в сумку, чтобы домой ее унести, принялась горевать. Вон оно как бывает-то! Молоденькая совсем, красивая, фигурка точеная, ножки — залюбуешься, а больна безнадежно. Будешь вредной! И еще какой! Кому она теперь нужна-то с такой болячкой? Ни замуж никто не возьмет, ни на работу. Сейчас ведь многие работодатели требуют полную медицинскую комиссию проходить, сдавать все анализы. И вот выяснится, чем девчонка больна, и что дальше? Разве возьмут ее на работу-то?
Через два часа Елизавета Владимировна снова столкнулась с девушкой. Теперь возле больничного лифта. Полностью одетая в джинсы, сапоги, теплую куртку, с объемной сумкой в руках, девушка стояла, нетерпеливо дрыгая ногой и покусывая губы в ожидании лифта. Елизавета Владимировна, с ведром в одной руке и шваброй в другой, растерялась. Вряд ли девица захочет путешествовать в лифте с санитаркой. В больничном халате от нее шарахалась, а тут при полном параде.
Кстати.
А чего это она одета полностью? Отделение, куда ее должны были перевести, этажом выше. Сбежать решила?
И старая женщина, не сдержавшись, спросила:
— Сбегаете? Ой, зря вы. Здоровье не терпит такого отношения.
Девушка тут же перестала дрыгать ногой. Обернулась на санитарку, оглядела ее с головы до ног таким взглядом, что, будь у старой женщины возможность, она бы в ведро нырнула с головой.
— Вы чего лезете, я не поняла? — прошипела она, и губы ее, щеки нервно задрожали. — Вас кто вообще просит лезть ко мне? Советчики все, понимаешь! А я просила вашего совета? Просила?
— Нет, — тихо произнесла Елизавета Владимировна. И опустила голову. — Извините.
В этот момент дверь лифта беззвучно распахнулась, девушка шагнула в кабину и требовательно спросила:
— Вы едете или нет?
— Да-да, еду.
Елизавета Владимировна засуетилась, засеменила, вошла в достаточно просторную кабину бочком, вжалась спиной в стенку. Ей было неловко. Девушка вон предложила поехать вместе, а она-то о ней сколько всего гадкого думала.
— Вам какой этаж? — вполне миролюбиво спросила девица.
— А вам?
— Мне на первый. Мне домой, — вздохнула девица.
— И мне на первый, — неожиданно соврала Елизавета Владимировна.
Зачем ей это было нужно? Зачем нужно было ехать на первый, если ее ждал неприбранный туалет этажом ниже? Надеялась, что за то время, когда медленный лифт преодолеет девять этажей, она сможет убедить девушку продолжить лечение? Но та, кажется, все уже решила для себя. И советы ей, кажется, не нужны.
— Вы простите меня, ладно? — произнесла девушка на первом этаже, когда они доехали. — Я не гадкая. Просто навалилось.
— Да будет тебе, милая. — Елизавета Владимировна едва не прослезилась. — Что мне старой будет! Ты вот зря уходишь. Надо бы полечиться.
— Да полечусь, бабуль, — пообещала девушка, тряхнула длинными волосами и неожиданно пообещала: — Я обязательно вернусь сюда, чтобы вылечиться. Обязательно. Только вот с козлом одним разберусь, по чьей прихоти я здесь. Такая, скажу вам, сволота…
Они вышли из кабины лифта, которая тут же набилась людьми. Вернуться в нее с ведром и шваброй нечего было и мечтать. Поэтому, прибрав свой инвентарь в угол подальше от постороннего взгляда, Елизавета Владимировна поспешила к выходу из больницы.
Почему ей важно было знать, встречает ли кто-нибудь бедную девушку? Не бросил ли на произвол судьбы?
В чистом халате, накрахмаленной косынке и удобных тапочках она топталась у самой двери, загораживая проход. Она не спускала взгляда с нарядной стройной девчонки, которая выскочила на улицу под пронзительный ветер с непокрытой головой.
Кто же так здоровье бережет? Эх, молодость! Как же она расточительна! А если никто не встретит?
Но девушку встречали.
Елизавета Владимировна очень долго наблюдала за парочкой, притулившейся у автобусной остановки, продуваемой насквозь. И долго думала потом, а тот ли это «козел», о котором говорила девушка, что ее встречал? Не похож как-то совсем тот миловидный парень на козла-то. Совсем не похож. И под локоток девушку поддерживал, и от ветра загораживал, и волосы поправлял.
Часом позже Елизавета Владимировна напрочь позабыла о девице, потому что получила страшный нагоняй за не убранный вовремя туалет. И так усердно работала остаток рабочего дня, что к вечеру разболелась спина и ноги. И утром она еле поднялась. И еле отработала смену. А вечером едва не пропустила выпуск новостей, который не пропускала ни разу. Задремала от усталости. Вздрогнула и проснулась на словах диктора об очередной жертве маньяка. Громко он так сказал, с выражением и печалью в голосе. Она и проснулась оттого. Широко зевнула и сразу потянулась за очками. А когда надела их и взглянула на экран, то обомлела.
С экрана на нее смотрело улыбающееся лицо той самой девицы, которая изводила ее придирками. Ее убил минувшей ночью маньяк. Она стала его очередной жертвой.
— Убедительная просьба к жителям города… Если вы обладаете какой-то ценной информацией…
А она обладает такой информацией? Сказанное вскользь в лифте о ком-то неизвестном Елизавете Владимировне можно считать такой информацией? Телефоны! Надо записать телефоны, на которые ссылается диктор, а потом подумать. Хорошо подумать, может ли она стать полезной. И нужно ли ей это вообще?
Глава 16
— Что ты на это скажешь, Самохин?
В сторону притихшего Ильи Самохина полетели сводки происшествий за минувшие сутки, распечатанные на трех листах. Они вспорхнули тремя печальными чайками и опустились возле ладоней Ильи. Взять их в руки он не решился. Да он уже все знал. Полковник крепко сжал кулаки, повертел худой морщинистой шеей. Лицо его сделалось багровым от гнева. В сторону Володи Воронова он не смотрел.
Да, да, тот оказался прав! Умник! Взятый под стражу учитель начальных классов оказался просто больным человеком. Хорошо маскирующимся, но больным. И не убийцей он оказался. Хотя и написал чистосердечное признание. И еще Воронов со слов якобы свидетельницы утверждает, что убийца высок ростом, мускулист и молод. Но это опять же он утверждает — Воронов! Протокола-то, протокола нет! Под протокол его свидетельница отказалась говорить. И никакие угрозы и уговоры якобы не возымели на нее действие.
— Товарищ полковник… Но он же написал признание! Кто мог знать?
