Отпечатков, мужских отпечатков на сумке последней жертвы Мироновой Татьяны не оказалось. Либо парень не брал сумку у нее из рук на автобусной остановке, и старая уборщица что-то напутала. Либо он брал ее в перчатках, а она не увидела. Либо тщательно следы своих пальчиков вытер.
— Видимо, мимо, Владимир Иванович, — вздыхал вчера вечером удрученно Ваня, на которого Воронов сделал ставку в этом деле. — Видимо, не там мы роем.
— Ты погоди отчаиваться, Иван, — нервно барабанил Воронов пальцами по столу. — У нас еще нет записей с камер видеонаблюдения. И знакомая твоя чего молчит?
— Она завтра выходная, еле уговорил встретиться в кафе, — краснея до ушей, признался Ваня. — Говорит, у нее каждая минута денег стоит.
— Вот нахалка! Ладно, покажешь ей фото погибших девушек, может, опознает кого. Если нет… И если на записях их не окажется, то, значит, мы не там ищем.
Вчера поздно вечером он снова собрал всех и тщательно проинструктировал. Выслушал отчеты по поискам. Все оказалось не то. Все мимо или заводило в тупик.
Сегодня хоронили Миронову Татьяну. Воронов отрядил туда сразу трех сотрудников. Очень хотел послать туда и Ивана, но раз у того встреча в кафе с капризной путаной, пусть встречается.
Сотрудников выбрал толковых, наблюдательных.
— Сфотографировать каждого, кто явится на похороны! Каждого, включая случайно слоняющегося рядом типа. Либо в машине кто-то сидит, либо мимо проходит. Всех любопытных, кто будет в досягаемой близости от процессии, фотографировать. Результаты вечером мне на стол. Если что-то важное, сразу звоните…
Звонков пока не было. И он психовал.
Неврастении еще добавил утренний звонок домой от бывшей тещи. После ее надменного: «доброе утро, гражданин Воронов», последовала лекция о причинах его стремительного нравственного падения, оборвать которую он был не в силах. Если честно, он всегда робел перед этой властной суровой женщиной.
— Ладно, учить тебя бесполезно. Ты уже сформировавшийся мерзавец, — вздохнула бывшая теща. — И поверь мне, никогда бы не опустилась до диалога с тобой, но, увы, нас с тобой связывают кровные узы. Я о твоем сыне…
И началось!
И времени-то он сыну никогда не уделял, пока они жили вместе. И чего же теперь от него ждать, когда они проживают врозь. Ладно жена, ее он давно, видимо, разлюбил. Но сын-то — это святое! Как можно не любить его?
Он слушал эту старческую ахинею целых пятнадцать минут. За это время у него трижды сбегал кофе, который он пытался себе сварить. Приходилось выполаскивать турку, снова засыпать туда кофе и заливать водой. И так трижды! У него разболелись все зубы сразу. Так всегда бывало, когда он имел общение с тещей. И он странно онемел.
Вот последнего он всегда не мог себе простить.
— Ладно, говорить с тобой бесполезно, — проворчала бывшая теща, хотя Володя за время ее монолога не смог вставить даже нечленораздельного мычания. — В выходной пообщаешься с мальчиком. Мы не против. Он скучает. Но… Но на нашей территории!
— Это исключено, — вдруг прорезался у него голос.
— Как это? — опешила бывшая теща и вдруг зашлась надсадным кашлем. И еле сквозь него продавила: — Что значит исключено?! Ты не хочешь встречаться с сыном?
— Я не стану с ним встречаться в вашем присутствии. Я заберу его в выходной. И мы пойдем с ним в парк, цирк, кафе. Зоопарк. Куда захотим мы с ним пойдем. Вам понятно?!
И, не дождавшись ее ответа, он бросил трубку. И еще минут пять тяжело прерывисто дышал, пытаясь справиться с бешенством. А когда справился, тут же пожалел своего ребенка и бывшую жену, которым приходится жить под одной крышей с таким вот монстром. И следом обвинил ее во всех своих семейных неудачах.
Ну не смог он соответствовать шаблону идеального мужа, не смог! И что? Идеальных мужей не существует. Они существуют только в больном воображении таких вот строгих, суровых женщин, как его бывшая теща. Или в воображении одиноких женщин. Таких, как его теща!
Он все же выпил кофе, но не дома, а на заправке по дороге на работу. И оттого, что делать это пришлось не в одиночестве, а прилюдно, он злился еще больше. Плюс вляпался ботинками в грязь, когда выходил из машины на стоянке перед отделом. Пришлось мыть в туалете прямо в раковине, за что заслужил неодобрительные взгляды уборщицы.
Теперь вот не было звонков. Никаких. Ниоткуда.
Он не выдержал и набрал Ивана.
— Да, Владимир Иванович, — ответил тот почти сразу.
— Что у тебя? — буркнул Воронов, не желая извиняться за свое преждевременное любопытство.
— Кофе пьем, — осторожно ответил Иван.
— Фотографии показывал?
— Смотрим.
— И?
— Смотрим, — осторожно повторил Иван и тут же отключился.
Вот засранец! Воронов раздраженно швырнул телефон на стол. Неосторожно швырнул, небрежно. Недешевый смартфон подскочил, ударившись об аппарат стационарного телефона, который тут же обиженно дзынькнул. И тут же зашелся истошными звонками.
— Да!
Он снял на всякий случай трубку, хотя не был уверен, что это звонок от абонента, мог и аппарат заглючить. Уже бывало.
— Воронов? — спросили его.
— Так точно. С кем имею честь?
— Сергеев это. Глеб Сергеев. Помнишь о таком?
— Тебя забудешь! — проворчал Воронов.
И тут же подумал, что ему вот ну совсем не хотелось бы теперь обсуждать с Сергеевым заблудшего и заблудившегося мужа Арины Богдановой. Тела его нигде не было найдено. Значит, тот жив. Просто в бегах. Или плотно загулял. Во всяком случае, Воронову так думать хотелось.
— А чего не спрашиваешь, чего звоню? — противным голосом пропел Глеб.
— Спрашиваю: чего звонишь?
Володя закатил глаза. Просто послать подальше Глеба Сергеева он не мог. Сам же звонил ему и просил о содействии. Просил не давить на Арину так уж крепко.
— А у меня Богданов Александр нашелся, — снова противно пропел Сергеев.
— Живой? — Воронов кисло улыбнулся.
— Живее всех живых, представляешь! — хихикнул Сергеев.
Он так и думал, что Богданов загулял. Или просто бегал от гнева своего друга, которому наставил рога. Вопрос, как далеко бегал и с кем бегал.
— Как же он нашелся-то, Глебушка? Под забором или в собственной кроватке? — передразнил Воронов разговорную манеру Сергеева.
— Ко мне пришел, бедолага, представляешь! — И Сергеев непонятно с какой стати принялся ржать.
Володя еле сдержался, чтобы трубку не бросить. Ему теперь было не до чужого веселья. Но следующая фраза Глеба буквально пригвоздила его к месту. Он мог поклясться, что слышит, как шевелятся у него волосы на голове.
