Например, в январе 1946 года со ссылкой на «очень хороший источник» разведка сообщила, что существует «секретный русско-чешский договор», согласно которому уран из шахт Яхимова (Йохимсталя) идет в Советский Союз
[159]. Это была чистая правда.
Позднее (февраль 1946 года) американская агентура в советской зоне оккупации Германии сообщила, что многие видные немецкие физики (например, Густав Герц и Манфред фон Арденне), скорее всего, находятся в СССР. И эта информация соответствовала действительности – группы немецких физиков работали над ядерным проектом на черноморском побережье Грузии.
5 марта 1946 года SSU доложила, что урановая руда из Яхимова идет в СССР вагонами, и их даже не хватает.
Правда, все эти сведения поначалу натыкались на скепсис в штабе Гровса. Там полагали, что промышленность СССР настолько примитивна, что русским бомбу в ближайшем будущем никак не сделать. Например, представитель МЕD в Англии подполковник Эдгар Дин назвал сообщения разведки нонсенсом и «чистыми фантазиями», игнорирующими факты
[160].
В мае 1946 года контрразведка SSU (правда, со ссылкой на источник, чья надежность оценивалась как сомнительная) сообщила, что известный советский физик Капица получил от правительства СССР «неограниченный кредит» на создание бомбы. Он же и стал руководителем советского ядерного проекта (на самом деле им был Берия).
В июне 1946 года разведка США доложила, что советские специалисты планируют искать уран в Маньчжурии.
Все эти отрывочные сведения, большинство из которых были верными или правдоподобными, все же не давали американцам ответа на главный вопрос – когда у русских появится атомная бомба?
В декабре 1946 года аналитик МЕD Генри Левенгаупт (защитивший докторскую по химии в Йельском университете в 1943 году) составил аналитическую записку «Русско-чешские операции в районе чешско-немецкой границы» на 9 страницах. Но и в этом документе никаких точных прогнозов будущего советской бомбы не было.
В январе 1946 года, как уже упоминалось, Трумэн создал ЦРГ, а через семь месяцев вместо МЕD на свет появилась Комиссия по атомной энергии (Atomic Energy Commission, AEC). Оба ведомства немедленно затеяли спор на тему, кто будет главным в деле ядерного шпионажа против Москвы. Трумэн несколько месяцев не мог принять решения, однако на заседании Национального органа по разведке (National Intelligence Authority, NIA) 12 февраля 1947 года сбор данных оставили за ЦРГ, которая должна была делиться ими с AEC. Накопленные в ведомстве Гровса сведения, а также лучшие аналитики «Манхэттенского проекта» (типа Левенгаупта) перекочевали в ЦРГ.
Но не успел разрешиться этот административно-бюрократический спор, как 26 июля 1947 года на свет появилось ЦРУ. В ответ на это AEC создала в декабре 1947 года собственное подразделение разведки. В ЦРУ ядерный шпионаж сначала передали под крыло управления специальных операций, а затем – в Офис научной разведки (Office of Scientific Intelligence, OSI).
Между тем армия США также не желала стоять в стороне от урановой темы. Там ядерными делами занимался Проект вооруженных сил по специальному вооружению (Armed Forces Special Weapons Project). В его рамках генерал-майор Альберт Хегенбергер возглавил специальное подразделение AFMSW—1, которое в июле 1948 года превратилось в AFOAT—1 (Air Force Deputy Chief of Staff for Operations, Atomic Energy Office, Section 1)
[161]. Если ЦРУ пыталось напасть на след советского ядерного проекта с помощью агентуры, то люди Хегенбергера использовали в основном технические методы разведки.
Чтобы исключить внутриведомственную грызню по столь важному вопросу и обеспечить единый анализ всех поступающих сведений, военно-морская, военно-воздушная разведка, разведка сухопутных войск и ЦРУ подписали 31 декабря 1947 года меморандум о создании Совместного комитета по разведке в сфере ядерной энергии (Joint Nuclear Energy Intelligence Committee, JNEIC).
Американцам помогали и англичане. Через свои источники они, например, выяснили, что чистый кальций идет с восточногерманского завода в Биттерфельде в подмосковный город Электросталь. Из этого был сделан правильный вывод, что русские строят реактор для получения плутония. Допрос англичанами вернувшегося из СССР немецкого военнопленного выявил важнейший советский ядерный объект – Челябинск-40, о чем британцы немедленно сообщили США
[162]. При этом, правда, был сделан неверный вывод, что усилия русских по получению изотопов урана путем газовой диффузии находятся пока на примитивном уровне.
И англичане, и американцы продолжали внимательно следить за урановыми месторождениями в чешском Яхимове, и в 1948 году выяснилось, что русские вывозят оттуда в 6–8 раз больше урана, чем предполагалось ранее.
Пентагон в 1948 году резко нарастил усилия по технической разведке против СССР – перехватывались переговоры по радиотелефонам, тем более, что они обычно велись открытым текстом.
И все же единства мнений относительно того, когда же «Советы» проведут первое успешное испытание ядерной бомбы, у различных американских ведомств не было.
В 1946 году ЦРГ, оговорившись, что не обладает серьезной информацией, сдалала прогноз, что советская бомба появится в 1950–1953 гг. В этом же году разведка ВВС США сделала более точный прогноз – конец 1949 года. В июле 1947 году разведсообщество (ЦРУ, армейская и военно-воздушная разведка) сошлись во мнении, что у русских нет квалифицированных инженеров и технологов, а урановая руда на контролируемых СССР территориях – с малым содержанием металла. Поэтому вероятно, что русские произведут испытание бомбы не ранее 1950 года, а скорее всего – в 1952 году. Примерно тот же самый прогноз разведка выдала на гора и в июле 1948 года: середина 1950 года – это «самая ранняя дата, когда Советы могут взорвать свою бомбу». А середина 1953 года – дата «наиболее вероятная»
[163].
Берлинский кризис на фоне военной истерии в США усилил внимание Вашингтона к советскому ядерному проекту. В июле 1948 года директор ЦРУ Хилленкоттер направил Трумэну специальный меморандум «Оценка состояния русского проекта в сфере атомной энергии». В нем скромно признавалось, что «остается невозможным определить точное состояние (проекта) или установить дату, намеченную Советами для завершения работ над их первой атомной бомбой»
[164].
В начале 1949 года разведка ВВС США пришла к выводу, что самым ранним сроком следует считать 1950 год. В марте 1949 года директор офиса научной разведки ЦРУ Машле доложил Хилленкоттеру свой прогноз – самый ранний срок – середина 1950 года, самый вероятный – середина 1953 года. В основе прогноза лежали три вывода-предположения:
