Вторжение в его организм было внезапным и холодным, но в некотором роде даже приятным.
Когда связь установилась, Рэвен услышал шепот голосов вокруг, словно некий незримый хозяин отдаленных наблюдателей беззвучно вошел в зал, чтобы засвидетельствовать его Становление.
— Милорд, прошу, — произнес сакристанец, указывая на трон напротив Рэвена.
Албард кивнул, но не сделал ни шагу.
— В чем дело, брат? — спросил Рэвен. — Волнуешься?
Албард бросил на него полный злости взгляд.
— Все должно было быть иначе, — ответил он. — Катехизис, наши клятвы. Я ожидал другого.
Сакристанец кивнул.
— Приняв во внимание печальное происшествие на Виа Аргентум, лорд Девайн приказал нам сократить официальную часть ритуала, предшествующего акту Становления.
По тону сакристанца было ясно, что он думает о подобных изменениях в программе. Как и их механические владыки, сакристанцы свято чли традиции, ритуалы и догматы.
— Но ведь вступительная часть должна была подготовить нас к воссоединению с броней, — запротестовал Албард.
— Лорд Девайн счел, что вы и так более чем готовы, безо всяких предисловий, — ответил сакристанец. — Он настаивал.
Албард сглотнул. Рэвен наслаждался замешательством брата. Редким удовольствием было видеть напуганным его, обычно такого же заносчивого и грубого, как отец.
— Милорд, проходите, пожалуйста, — повторил сакристанец.
— Ладно, черт с тобой, — выпалил Албард, взбираясь по ступенькам.
Активировались пристегивающие механизмы, серебристый капюшон закрыл верхнюю половину лица. Албард задергался. Соединительные провода заползли в его тело. Когда жужжащие провода коснулись воспаленной плоти вокруг нейроконнекторов, лицо его исказила гримаса боли.
Взгляды братьев встретились. Рэвен не без удовольствия отметил в глазах Албарда слабость. Потаенную, обычно сокрытую от большинства тех, кто его знал, где-то в глубине его души, и вдруг вырвавшуюся наружу, почти кричащую.
— Готов, брат? — спросил Рэвен.
Албард ничего не ответил. У него от страха стучали зубы.
Удостоверившись, что оба брата надежно пристегнуты к своим тронам, сакристанец нагнулся к Албарду и шепнул ему на ухо несколько слов. Акустические особенности зала позволили Рэвену расслышать каждое слово. У него и самого расширились зрачки, когда он увидел, какой ужас исказил лицо его старшего брата.
— Змеиный бог жив, — прошептал сакристанец.
* * *
Над долиной едва забрезжил рассвет, когда Сибелла Девайн увидела, что Ликс поднимается к ней на стену, с которой открывался вид на вчерашнее побоище. Гускарлы, телохранители Сибеллы, уважительно отступили на подобающее расстояние. Сердце возлюбленной супруги лорда Девайна бешено колотилось.
— Все закончилось? — спросила Сибелла, не поворачиваясь к девушке.
— Да, — подтвердила Ликс.
— И что?
— Были некоторые… осложнения, — ответила Ликс, явно наслаждаясь нетерпением Сибеллы.
— Не тяни, Ликс, рассказывай.
— Рэвен удачно запечатлелся со своим доспехом. Его «Рыцарь» словно конь, бьет копытом и рвется в бой.
— А что Албард?
Ликс на миг замолчала. На ее лице появилось выражение поддельной печали.
— Как ни прискорбно, по после происшествия на Виа Аргентум Албард оказался не готов к ночи в зале Эха.
— Он выжил?
Ликс кивнула.
— Выжил, но «Рыцарь» не принял его. Бионевральное отторжение было столь сильным, что необратимо повредило разум Албарда. Боюсь, мы его потеряли.
Сибелла наконец удостоила Ликс своего взгляда. На лицах женщин появилось выражение, которое посторонний принял бы за разделенную печаль. На самом деле это были лица соучастниц.
— Твой ручной сакристанец устроил тот еще спектакль, — наконец произнесла Сибелла.
— На что только мужчины не идут из-за похоти, — согласилась Ликс.
— Но ему не удалось убить Киприана, — сказала Сибелла. — Две смертельных раны, а старый брюзга еще жив. Я им почти восхищаюсь. Почти.
— Верно, Киприан выжил. Но посмотрите, чего достиг Рэвен, — подчеркнула Ликс. — Народ видел, как он противостоял маллагре с одним лишь неработающим силовым мечом. Из таких историй и рождаются легенды.
— Нужны ли нам легенды?
— Будут нужны, — ответила Ликс.
В этот миг голова у нее закружилась, и перед глазами возник образ — огненное око в небесах, пылающих от края до края.
— Опять видение? — спросила Сибелла, поддерживая Ликс.
— Возможно.
— Что ты видела? — прошептала Сибелла.
— Грядет время великих перемен, — ответила Ликс. — Не сейчас, но спустя много лет, здесь разразится чудовищная война. Дом Девайн будет играть в ней решающую роль.
— Что будет с Рэвеном?
— Он станет великим воином. Его действия изменят ход истории.
Сибелла улыбнулась и отпустила руку Ликс. Она посмотрела на предрассветное небо и представила себе миры, которые склонят колени пред ее сыном. Ликс не единственная обладала даром предвидения, но ее тайная сила росла к каждым днем. Сибелла впервые видела такую мощь.
— Я смотрю, у тебя большие планы на брата, — произнесла Сибелла.
— Не больше чем у вас, мама, — ответила Ликс.
Аарон Демски-Боуден
ВОЙ РОДНОГО МИРА
Его звали Тринадцать Падающих Звёзд, и он плюнул на землю у ног Повелителя Зимы и Войны.
— Вот мой ответ тебе, Русс.
Повелитель Зимы и Войны правил, но не царствовал. Когда он собрал вокруг эйнхeриев, поклявшихся кровью в верности, то сделал это без пышных церемоний. Суд воинов должен проходить под его началом, на голой земле, перед глазами родичей, равных между собой. И каждый из пришедших сюда знал, что день закончится в блеске топора палача.
Взгляды собравшихся обратились на шестерых братьев, ждущих приговора под плачущей бурей. Те стояли, не пытаясь держать строй, лишь инстинкт заставил воинов дать друг другу достаточно места, чтобы выхватить меч и успеть нанести удар. Волчьи шкуры, покрывавшие собратьев, мокли под дождем, и серый керамит брони начинал масляно блестеть, словно отполированный.
Ветер по-прежнему нес химическую вонь выхлопных газов, признак недавней высадки легиона. Суды над воинами никогда не проводились в космической пустоте, и эту традицию не мог нарушить даже Повелитель Зимы и Войны. И фенрисийцы, и терранцы имели право умереть на твердой земле.
Ярлы и тэны из прочих рот окружили кольцом шестерых обвиняемых. Вооруженные и облаченные в доспехи, словно перед битвой, вожди перешептывались между собой голосами глубокими и низкими, напоминавшими рык пробуждающегося медведя. Без всякого стыда они спорили о судьбе сородичей и ударяли по рукам, делая ставки не бессмысленными монетами, а талисманами или оберегами.
