«Пособие для общих занятий в младших училищах». Подготовлено Наместным старшим училищем Вер-Гориндора
Я проснулся задолго до рассвета. Не сразу понял, что происходит. Схватил меч, лежавший в изголовье, отбросил ножны и замер, полулежа на кровати. Прислушался. Темная комната дрожала. Дрожало все подворье. Спросонья мне показалось, что это очередное землетрясение – их было немало на моем пути сюда, последнее, и самое разрушительное, случилось меньше полугода назад в Западных княжествах Своаналирского плато.
Окончательно проснувшись, я понял, что источник звука – снаружи, на Ярмарочной площади. Нет, это было не землетрясение. Там кричали люди. Множество голосов, шум падающих камней, треск досок. «Что там происходит?»
Светильник, который я оставил на ночь, прогорел. Пришлось искать его на ощупь. Открывать. Заливать масло. Потом искать серные пластинки. Шум на площади не смолкал. Подобно ветру в чащобе, он то усиливался общим гулом, то ослабевал так, что можно было различить отдельные голоса.
Обрывками до меня доносились проклятия, чей-то плач. Ничего хорошего это не предвещало.
Наконец нащупал серные пластинки. Зажег светильник. Поставил его в углу, подальше от окон – так, чтобы свет не выдал мое пробуждение, но в то же время позволил при необходимости одеться и подготовиться к выходу на улицу. Не выпуская меч, я отодвинул ночную занавесь. Неспешно, стараясь не привлечь внимания, отворил узкую щель на балкон и на корточках проскользнул в нее.
Здесь, на балконе, гул толпы казался еще более устрашающим. Горожане заполнили всю площадь. Огонь ратуши сполна освещал центр города, но у многих тут были факелы, значит, они пришли из других кварталов.
Вокруг статуи Эрхегорда Великого люди стояли в тесноте и почти не шевелились. Чего-то ждали, переговаривались. Принимались толкаться – в тесноте начиналась едва приметная рябь. Она быстро стихала.
Со всех улочек прибывали люди – красными речками светильников и факелов стекались в бурлившее озеро площади, наполняли его новым шумом.
Над всем этим копошением молчаливо и непоколебимо вздымалась окружная стена тумана. В предрассветный час она выглядела особенно мрачной. Черная волна застывшей смерти. Неровный круг чистого неба над Багульдином сейчас был едва заметен.
От Кузнечной улицы донеслись надрывные вопли. Затем все перекрыл одинокий крик – высокий, пронизывающий до невольной дрожи. Люди побежали. Сталкивались друг с другом, ругались. Коленями и локтями падали на брусчатку, обдирались в кровь, но тут же вскакивали и неслись дальше. Возле скобяной лавки началась драка. От упавшего факела загорелась мясная лавка, и никто не торопился ее тушить.
Все, кто стоял на площади, теперь притихли и старались получше рассмотреть драку. Кто-то попробовал забраться на пьедестал Эрхегорда Великого, но в него вцепилось сразу несколько рук. Стащили вниз. Если б не теснота, там тоже началась бы драка.
Едва ли сейчас кого-то могло заинтересовать мое присутствие, людей тут было слишком много, и все же я решил не рисковать. По-прежнему сидел на корточках и выглядывал из-за балясин парапета.
Заметил, что под балконом, у входа в «Нагорный плес», стоят наемники Орина. Их было легко узнать по символу Торгорда на кожаных шлемах – серая оруна, каменный цветок. После всего, что вчера случилось, их появление не могло не насторожить. Оставалось надеяться, что наемники пришли сюда не для того, чтобы поговорить об исчезновении Эрина. Орин вполне мог прислать их для охраны принадлежавшего ему подворья. Так или иначе, я решил при первой возможности надеть путевые доспехи, по меньшей мере – кожаный нагрудник, а пока ловил обрывки фраз и пытался понять, что же так обеспокоило людей.
Удалось только разобрать, что туман изменился и эти изменения всех напугали.
Послышались новые крики. Я поискал глазами очередную драку, но вскоре разглядел, что к площади по Парадной улице приближаются всадники. Впереди, в полном боевом облачении, с закрытым правым наплечником, скакал комендант. Его сопровождали не меньше двадцати конных стражников.
По толпе пошли приглушенные крики. Человеческое озеро на площади заволновалось. Всадники пробирались к статуе Эрхегорда, отталкивали зевак тяжелыми ботфортами и грондами, ударяли кнутами. Кавалькада, подобно боевой ардонке, рассекла беспокойные людские воды и остановилась у пьедестала. Стражники полукругом отгородили коменданта и озлобленно били всех, до кого доставали их подошвы и кнуты. Кони, покрытые металлическими пластинами, не отставали от хозяев – кусали каждого, кто оказывался слишком близко к их голове, вставали на дыбы, угрожая копытами.
Оглядев толпу и подождав, пока она притихнет, Зельгард заговорил грубым, надрывным голосом. Каждая фраза была короткой командой, составленной так, чтобы слова были хорошо слышны в отдельности. Не было сомнений, что таким же голосом он в свое время отдал немало приказов в настоящих сражениях:
– За неповиновение – арест! За мародерство – смерть на месте!
Самого коменданта за статуей Эрхегорда я не видел, но его голос, несмотря на общий шум, достигал даже «Нагорного плеса».
Заполненная людьми площадь в этот предрассветный час смотрелась зловеще. При свете огня над ратушей и факелов лица горожан и стены ближайших домов сделались кроваво-красными. Во всем чувствовалась тревога.
– Городской совет решит нашу участь! Всем разойтись и ждать! – продолжал Зельгард.
– Чем они раньше думали? – крикнул кто-то из толпы.
Комендант вскинул руку. Сразу четверо стражников спешились, быстрым шагом бросились в толпу и схватили кого-то – быть может, даже не того, кто кричал, но точность здесь и не требовалась. Зельгарду нужно было усмирить людей. А я злился – ведь до сих пор не понимал, что именно случилось в Багульдине. Подумал даже спуститься в цокольную таверну и расспросить кравчего, но, поколебавшись, продолжил наблюдать за площадью.
И тут я заметил, что в толпе то и дело случаются странные всплески. Стоявшие без движения люди вдруг разом начинали кого-то неистово бить. Чаще всего всплески затихали в несколько секунд, но иногда расходились глубокими волнами потревоженной воды, вовлекали и других, стоявших поодаль людей. Те, кто не мог принять участие в неожиданной расправе, поддерживал ее руганью и криками. Приглядевшись, я понял, что эти всплески случались из-за фаитов. У зажатых в такой тесноте двойников не было шансов. Вспыхивали их золотые волосы и – горожане принимались убивать. В ход шли ножи, укрепленные наручи, простые дубинки, кулаки, но чаще фаитов просто душили и задавливали общей массой.
Из дальнейших слов Зельгарда я наконец понял, что же случилось. Этой ночью стена тумана продвинулась вглубь города сразу на несколько кварталов. Кольцо забвения сжималось. Приглядевшись, я увидел, что мгла и в самом деле теперь была значительно ближе к подворью.
Кто-то из горожан принялся баррикадировать двери и окна, зная, что туман не проникнет в дом, пока в нем горит свет и живут люди. Но большинство, уверенные, что мгла уже не остановится, в панике бежали к ратуше. Там их встретили отряды стражников. Пришлось отступить на Ярмарочную площадь.
