Потом – разбитое шоссе, с огромной скоростью несущееся мне навстречу. Внедорожник кидает и подбрасывает – мне плевать. Куда еду? Плевать. В голове крутится, циклится, повторяется бессмысленная фраза: «Как же так?!», ничего с ней не сделать, не выкинуть из башки, не раздавить. Только вместе с головой. Эта идея вдруг кажется спасительной, остается повернуть руль и пустить машину вбок, в лес, и я почти уже делаю это, я вижу, что будет дальше, мне нравится эта картинка, но тут я замечаю, что нагоняет другая машина, настойчиво сигналя фарами.
Торможу на обочине.
Он останавливается следом. Выскакивает и бежит ко мне. Без шлема, шлем лежит на пассажирском сиденье, зато успел одеться, надо же. Смог меня догнать… Пятьдесят лет ему, супермену, думаю я. Той женщине, которую я называл женой, двадцать шесть. Фу.
На что она запала, на его пошлые еврейские анекдоты? Ну, так теперь и я стал персонажем одного из таких анекдотов.
– Питер, послушай, я не понимаю, как это вышло! – кричит он, подбегая. – Наваждение! Ты только пойми, у нас с ней ничего раньше не было, это в первый раз!
Я тоже покидаю салон машины. Он стоит возле меня и чего-то ждет, тяжело дыша.
– В одежде ты похож на человека, – говорю ему. – Зря раздевался.
Он жалко улыбается. Наверное, ему ошибочно показалось, что я вменяем, если могу острить.
– Ты прав, я дерьмо. Но я же к ней по делу приезжал. – Он суетливо роется в пиджаке. – Вот, фотографии хотел ей показать. Мне кажется, это важно. И тебе, кстати, тоже, посмотри…
Я выбиваю бумажки из его рук.
– Насрать. Я уволился.
– Ну подожди, Питер, не руби сплеча, – все суетится и суетится он. – Подумай хорошенько, оцени ситуацию…
Он говорит, а я вдруг ощущаю странный запах… даже не запах, а так, еле ощутимое благоухание, дуновение чего-то крайне приятного… и кулаки мои разжимаются, уходит из души пустота, сменяясь удивлением: чего, мол, я так разошелся… и я понимаю, что аномал Эйнштейн включил свою летучую химию, то ли непроизвольно, то ли намеренно выпускает в воздух транквилизирующую смесь, и одного этого понимания мне достаточно, чтобы стать собой. Выброс адреналина сводит к нулю все его усилия. Ярость туманит рассудок, и я бью без замаха.
Остатков разума хватает только на то, чтобы в последний миг смягчить удар. Ведь мог и убить, у меня это просто.
Он падает. Из сломанного носа течет кровь. Он поднимается, не прикрываясь, не собираясь сопротивляться, хотя я же знаю, как он умеет драться, и гнев мой чуть стихает. Второй удар становится последним, я переключаюсь на его авто, на преследовавший меня УАЗ (Эйнштейн почему-то предпочитает российские внедорожники), и разом закорачиваю всю электрику. Бахаю со всей мочи, не сдерживаясь, – на эмоциях. Не удержавшись, сжигаю еще и телефон в его кармане; он узнает об этом, когда захочет вызвать подмогу… Голова тут же наливается тяжестью, комом подступает тошнота. Перебрал. Автоматически достаю пластиковую баночку и кидаю в рот горсть «энерджайзеров».
– Не надо за мной ездить, – говорю Эйнштейну. – «Дядя Эли».
Мой отец, наверное, его бы убил.
Он с тоской смотрит на свою тачку, из-под капота которой идет дымок.
Я залезаю обратно, завожусь и выруливаю на дорогу.
– Питер, прости, – произносит он мне вслед.
Ничего не отвечаю. Все – мимо сознания.
Я знаю, куда надо ехать – в Тосно. Даже знаю зачем.
Итак, семьи у меня теперь нет, думаю я с холодным спокойствием. Или не со спокойствием, иллюзия которого, возможно, является вариантом истерики? Не важно. Семьи все равно нет. Ради чего жить?
Отключаю телефон, потому что меня тоже нет. Ни семьи, ни меня.
Близнецы…
Маришка и Анюта – они есть. Для них я в лепешку расшибусь, но ведь они теперь сами по себе, отдельно. Это не та семья, ради которой я до сих пор жил.
Значит, придется найти новый смысл жизни, если прежний изговнили.
* * *
«Сметанка» – заведение ночное, но из приличных. Для господ, а не для лузеров, хотя лузеры сюда тоже прутся в надежде ухватить работенку. Заведение со стриптизом, иногда даже с шоу. Самое место, чтобы уважаемому человеку (вроде меня) напиться…
Сразу за входными дверями стоит банкомат «Глобо-банка» – в заведении, разумеется, принимают к оплате банковские карточки, но и наличка клиентам зачастую требуется. Научно-технический прогресс пока не минимизировал платежные терминалы до размера, позволяющего разместить их в трусиках стриптизерш…
Мне же банкомат напоминает о приземленно-житейском обстоятельстве: напиться толком не на что… Но когда отсутствие денег составляло проблему для Питера Пэна? Правильный ответ: никогда.
Уверенно подхожу к заветному ящику, вставляю в него прямоугольный кусочек пластика, – от руки раскрашенный, он напоминает карту, на которую переводят кошкины слезы, именуемые моей зарплатой (или, переведя на жабье кваканье, – денежным довольствием).
Сходство, честно говоря, отдаленное, но камера видеонаблюдения над банкоматом стандартная – то есть дешевая, с паршивой разрешающей способностью…
Банкомат не должен бы реагировать на столь грубую подделку, но когда рядом Питер Пэн, эти железяки покладисты, как щедро оплаченные шлюхи, – высвечивается запрос пин-кода, я ввожу первые пришедшие в голову цифры.
Дальше происходит пантомима, предназначенная исключительно для недреманного ока камеры: я делаю рассерженное лицо, по моим губам хорошо читаются слова великого и могучего, в приличных изданиях заменяемые многоточиями…
Вплотную надвигаюсь на банкомат, даже замахиваюсь кулаком, но не бью, – с крайне разочарованным видом извлекаю пластиковую фальшивку и отхожу. А в другой руке уже лежит горсть скомканных пятитысячных купюр, незаметно извлеченных из лотка.
Разумеется, я мог выдоить тупую финансовую корову до донышка, досуха. Но не хотел сейчас тратить время, стирая память агрегата и выясняя, куда идет сигнал от видеокамеры… Кто сказал: «воровство»? Не смешите. Бенефициары «Глобо-банка» сидят на моей бывшей родине, а она мне слегка задолжала. Хотя… если бы тут стояла железяка другого банка, ничего бы не изменилось… В конце концов, все банкиры одного поля ягоды, паразиты и кровососы…
Мелкая бытовая проблема решена. Следующий пункт программы – в хлам напиться.
Магомет, бармен, выставляя по моему требованию бутылку скотча и стакан, изумляется:
– Ты же не пьешь с воскресенья до пятницы, Пэн! А сегодня как бы четверг?
– Уволился, – объясняю ему. – Теперь можно.
– Что с рукой? – показывает на мою перевязанную кисть.
– Со стеклопакетом не сошлись во мнениях…
Тосно далеко не Куршавель и не Лазурный берег – все вокруг либо пиво сосут, либо водку глушат, один я такой из себя аристократ со своим виски. Но привычки детства неискоренимы. В тринадцать лет я причастился первой бутылкой «Джека Дэниэлса» – купленной вскладчину, на шестерых недорослей, – и с тех пор не изменял первой любви… Второй, кстати, не изменял пока тоже…
