Проснулся… Ничего не понял: что я тут делаю? зачем? – и немедленно сблевал на заднее сиденье, расстроился, вспомнив, что налички не осталось и возместить ущерб нечем. Потом сделал удивительное открытие: машина-то, оказывается, моя! – и успокоился.
Обивка безнадежно испорчена, зато организм избавился от алкоголя, не успевшего всосаться в кровь, и я совсем протрезвел и все вспомнил.
А протрезвев и все вспомнив, я вторично понял, что поступаю абсолютно правильно.
Первый раз я дотумкал, чего на самом деле сейчас хочу, когда осматривал пейзаж после битвы в «Сметанке». Никаких чувств, ни грамма удовлетворения. Драка, увы, оказалась плохим лекарством: душу так же грызут скорпионы, рога так же тянут череп к земле… да ты прям поэт, Питер Пэн, король метафор…
Клин вышибают клином, подумал тогда я.
А не выковыривают щипчиками для ногтей…
И я позвонил Илоне, прямо с поля боя…
…Наш офис располагался поодаль, на окраине. Какой-то смутно знакомый чувак сидел за рулем моего «Лэнд Ровера». Моего, блин! За рулем, блин!!! Да я отца родного и то за руль не пускаю!!!
А этот тип не просто сидел – рулил, парковался на служебной стоянке. Как последний урод парковался, пьян был, наверное… Вышиб наглеца из салона, придав ускорение ногой по копчику. Поставил машину по-людски: поперек, перекрыв три парковочных места. Чтоб все видели: Питер Пэн приехал, мать вашу!
Сержант на проходной заметил изрядно ссаженные кулаки, которые я и не пытался спрятать, заметил и окровавленную повязку, но благоразумно промолчал. Понял, что вечер у меня только начинается… Вот и сиди где сидишь, помалкивай. Жабам сегодня лучше рта не раскрывать. У Питера Пэна специфическая репутация. Раньше я этим тяготился, глупый.
Илона Петренко, верная секретарша босса, возилась с кучей распечаток. Работала сверхурочно, в ночную, хе-хе, смену – и одна… Непорядок. Исправим.
Не знаю, чем она меня привлекла… Нет, знаю. У нее два главных достоинства: во-первых, большая красивая грудь. С моим автографом на ней… Во-вторых, вторая грудь, без автографа, и это неправильно, близняшки не должны завидовать друг другу… О близнецах Питер Пэн знает все!
В любом случае выбор сделан, а репутация пусть бежит впереди и открывает двери ногой.
– О, Петя! – обрадовалась она (не репутация – Илона). – Все-таки приехал? Думала, отсыпаться будешь… А я тут выяснила кое-что любопытное…
Встала и потянулась… ой-ой-ой, как она потянулась! Блузка в обтяг – не то слово. Внатяг, в такой натяг, что ткань будто прозрачная, видна каждая выпуклость, каждая маленькая родинка на ее близняшках. Лифчика эта женщина не носила, по крайней мере – вне Зоны.
Мне стало горячо и тесно. Я оказался рядом с Илоной.
– Отставить фотографии, – скомандовал я. – По последним данным науки, общение вживую гораздо приятнее. Расчехляй близнецов!
– Ты на ногах не стоишь… От тебя несет, как из винной бочки.
– Пользуйся. Вдыхай глубже и не забывай закусывать.
– На работе не пью.
Мы стояли так близко, что видны были только глаза. Я притянул спортсменку к себе:
– А это на работе можно?
Поцеловал ее. Она жадно ответила – словно ждала. Отстранилась и спросила:
– И что это значит?
– То, что я от тебя тащусь, как удав по пачке дуста.
– Как романтично… Много слышала комплиментов, но этот вне конкуренции… А что, пардон, испытывают удавы от дуста?
– Непреодолимую эрекцию!!!
Я подхватил ее на руки. Ростом она повыше, но это пустяки, уютная, сладкая тяжесть. («Ого!» – восхитилась Илона, обвив мою шею руками и устроившись поудобнее.) Я понес ее в кабинет. В приемной тоже был диван, но слишком казенный, обшитый дерматином, узкий и совершенно неинтересный. Не то что у босса – там служебный траходром класса люкс.
– Ты почему так долго не приходил, сволочь? – яростно прошипела она.
– Идиотом был! – крикнул я.
– И что со мной сделает твоя Горгона Медуза?
– Ничего не сделает. Считай, ее больше нет и не будет.
– Вы поссорились?
– Прошла любовь, завяли помидоры…
Она впилась в мои губы и не отрывалась до самого дивана, где пришлось разомкнуть контакт, чтобы раздеться. Мы почему-то торопились, как будто счет шел на секунды. Наверное, во мне тоже что-то есть от спортсмена. А потом контакт снова сомкнулся, в ином месте и с иной страстью, но получилось так ладно и естественно, что казалось – нас всю жизнь подгоняли друг к другу.
Я смотрел на упругое тренированное тело под собой, не сравнимое с худосочной Горгоной, вечной девочкой, и удивлялся сам себе: почему за столько лет ни разу не изменил?
Ни разу, блин! За столько лет! Ну, точно идиот…
– Мой, мой, мой! – шептала Илона.
Звонил телефон – мы не отвечали. Мы были заняты. Звонил снова и снова, пока я его не сжег. Плевать на вас всех, орал я им, звонящим и стучащим в двери, Питер Пэн уволился!
В приемной и правда кто-то появлялся, затем, постучав, входил в кабинет… Я не запомнил кто. Сорвавшись с возлюбленной, я вышвырнул наглеца в коридор, закрыл дверь на ключ, торчащий в замке, и продолжил…
Длилось это вечность. Сколько минут в вечности, не спрашивайте, все равно настенные часы остановились от бушевавшей здесь бури…
Потом мы отдыхали, сцепившись вспотевшими телами. Потом я встал, прошлепал в санузел, у Эйнштейна здесь были все удобства, включая туалет и душ. Воду спускать не стал. А вот так…
Отыскал пиджак, улетевший по загадочной траектории, достал зажигалку и курево. Дым пускал большими клубами, Эйнштейн не любит запах табака. Пожарную сигнализацию, не мелочась, отключил во всем здании – сегодня курят все, Питер Пэн разрешил!
Спохватился, предложил сигариллу Илоне.
– Позже, – сказала она. – После того как повторим. Мы ведь повторим?
– Не вопрос. Дай пять минут.
– Я добрая, даю все пятнадцать… Но чтобы и потом не спринт… Скорострельность хороша в пулеметах.
– Замахиваешься на марафон?
– Ох, Петя… Давай попробуем начать хотя бы со средней дистанции.
Она засмеялась.
Я прошелся по кабинету, ища взглядом, обо что погасить окурок. На стенах висели в красивых деревянных рамках фотоколлажи и фотопародии на известные сюжеты: Эйнштейн с яблоком, Эйнштейн со скрипкой, Эйнштейн в ванной готовится крикнуть «Эврика!», Эйнштейн принимает доклад Гагарина о завершении полета, Эйнштейн похлопывает по плечу Эйнштейна (настоящего).
Выбрав из фоток самую мерзкую, я втиснул бычок в далеко высунутый язык Эйнштейна (нашего).
Затем вдруг вспомнил другую мерзкую рожу, тоже недавно пострадавшую, – недавно, но в другой жизни и в другой эпохе. Старлея Бесфамильного, жертву электрочайника. Принести ему, что ли, апельсинов в больницу? Касательно меня, моего босса и моей жены (и тот, и другая – бывшие) он оказался полным провидцем. Интересно, а был ли он прав насчет другого треугольника: Эйнштейн – Илона – Питер Пэн?
