Он сделал паузу, собираясь с мыслями. В паузу тут же вклинился отец:
– Не сказал бы, Миша, что шаблон так уж стопроцентно совпадает. Девочек пришли брать всерьез – если бы так же всерьез атаковали Новую Голландию, она бы не устояла. Но на штурм послали «мясо», загодя списав его в расход… Зато Жужа полностью сняла с себя все вероятные подозрения, обнаружив боевых пловцов. Которых, очень похоже, именно для того и послали – чтобы она, именно она, их заметила… Такая вот поправка, а к остальному я полностью присоединяюсь.
– Поправка принимается, – согласился Леденец.
А я не согласился. Потому что всю атаку провел в глубоком тылу, у Ковша, и видел попытку проникновения водоплавающих своими глазами. Вернее, завершение попытки.
– Их, папа, конечно, было всего семеро… Но неожиданно объявились в самом сердце базы, когда охрана плотно занималась периметром… В общем, могли натворить дел.
– Чем натворить? – встрял Леденец. – Семью дайверскими ножами? Да я бы в одиночку половину из них уложил, пока на берег бы выбирались.
– Было у них и что-то посерьезнее ножей, полагаю… Выпустили оружие из рук, когда их током шандарахнуло. Так до сих пор на дне и лежит.
– Ты полагаешь, а нас Эйнштейн под воду гонял после побега Дракулы решетку заделывать… Ничего там не лежит, проверили. И искали всерьез, не просто чтоб отвязался, чуть в «стакан» не влетели.
– К тому же подводные пловцы все важные элементы снаряжения крепят на леера, – подхватил отец, эк они с Леденцом спелись. – Иначе уронишь над илистым дном и не отыщешь.
– Убедили, – сдался я.
Сталкер продолжил, не забывая по ходу речи загибать пальцы:
– Эйнштейн и Авдотья вцепились в Жужу, как клещами. Так?
Я кивнул. Еще бы не так, в кои-то веки в Виварий угодила «дикая» подопытная с такими выдающимися кондициями.
– Вцепились… И вдруг Эйнштейн принимает решение отпустить ее в Зону. Дико скандалит с Авдотьей, но отпускает. Его ли это решение? Не покопалась ли ему в мозгах одна маленькая девочка с косичками? Улучила момент, когда снял шлем, – и покопалась. Это четыре.
Я подумал, что бесспорно в этом построении лишь одно – свою железяку Эйнштейн действительно иногда снимает. Например, остатки волос с облысевшего черепа он сбривает, а в шлеме это делать затруднительно.
– И последнее, – начал закруглять свою прокурорскую речь Леденец. – Жужа, согласно нашей разработке, относится к банде диких аномалов, которой руководит субъект, известный нам под оперативным псевдонимом Вожак. Светлячок, как выяснилось, относится к банде аномалов под руководством некоего Плаща. Об идентичном образе действий двух детей-аномалов я уже говорил, но есть еще один любопытный моментик… Плащ назначил точку рандеву в месте, о котором мы знаем лишь одно: оно в получасе пути от Апрашки. Банда Вожака базируется, по некоторым данным, в районе Сенной. Как раз в получасе ходьбы от Апрашки, учитывая, какие там дороги… Так кому ты должен доставить «попрыгунчики»? Нам с Максимом Кирилловичем представляется так: либо Плащ и Вожак – одно лицо, либо один из них подручный другого. И Жужа сейчас рядом с нами по его или их приказу – присматривает, чтоб не выкинули какой фортель. А может, не просто и не только присматривает… Это пять.
Он загнул последний палец и спросил, продемонстрировав мне получившийся кулак:
– Ну как, убеждает?
– Синхронно мыслим, – уверенным тоном соврал я. – Снял у меня с языка все пять пунктов. Ты сам до всего дотумкал?
На самом-то деле далеко не все из изложенного приходило мне в голову… Например, о неслучайном сходстве действий двух недавних найденышей – Жужи и Светлячка – я не задумался. Впрочем, извинительно на фоне моих семейных пертурбаций. Рога, внезапно выросшие на черепе, мало способствуют наблюдательности и дедуктивному мышлению.
– До чего-то сам дошел, и уже давно, сразу после атаки на Новую Голландию… А кое-что Максим Кириллович недавно помог понять, я ведь не знал про роль Светлячка в похищении.
– Мог бы и сразу подойти, потолковать – тогда, после атаки, – попрекнул я. – В две головы уж додумались бы, что глупо и опасно приглашать в дом этого мерцающего поганца.
– Стал бы ты меня слушать, как же… – с кривой усмешкой ответил Леденец. – После первых же слов заткнул бы.
– С чего это?
– Да все с того же…
– Не понимаю тебя. Не мог бы ты конкретнее выразить свою мысль?
Он помолчал. Видимо, размышлял, стоит сейчас затевать неприятный разговор или нет. И все-таки затеял… Начал Леденец издалека:
– Знаешь, есть такая штука за океаном: положительная дискриминация негров… Ну, типа, боролись с расизмом, боролись, да и перегнули палку так, что та чуть не сломалась.
Про положительную дискриминацию я, разумеется, знал, хоть и рос в районе, где прозвище «Гуталин» считалось вовсе не оскорбительным, а доля чернокожих среди жителей составляла не то чуть больше одного процента, не то чуть меньше, не помню точно… Когда из двух соискателей вакансии с разным цветом кожи на работу принимают черного лишь за то, что он черный, когда белые абитуриенты колледжей должны набирать больший балл для поступления, чем цветные, когда любой конфликт с потомком африканцев – вообще любой, хоть из-за неправильно припаркованной машины, – может закончиться для белого обвинением в расизме… Это все она и есть, положительная дискриминация. Неприятно, но… потомки рабовладельцев отдают должок предков, только и всего. Так по крайней мере утверждают сторонники данной практики. Однако какое отношение это имеет к нам с Леденцом? Мы вроде оба принадлежим к европеоидной расе… В таком духе я ему и ответил.
– Да у тебя вот здесь, Пэн, в подкорке, – Леденец постучал себя по голове согнутым пальцем, – положительная дискриминация прошита. Только не африканцев, а аномалов. Я все понимаю: трудное детство, издевательства, ярлык мутанта и чудовища, потом погромы… Но факт есть факт. Не только ты… и Эйнштейн, и Натали… да вы все прямо тащитесь от своих способностей, от своей исключительности и незаменимости. И если у нормального человека, воду взглядом кипятить не умеющего, конфликт с аномалом, вы загодя и подсознательно на стороне аномала. Ты и сейчас-то стал способен к разговору по единственной причине: сообразил наконец, насколько Жужа тебя сильнее! В разы, на порядки! Ты ловушки просто видишь, а она их осушает до дна! Ты и жив-то рядом с ней – и я, и остальные – лишь потому, что у нее пока нет желания нас прихлопнуть!
Последние слова он почти выкрикивал.
Ну вот, пригрел на груди гадюку… В смысле, ксенофоба. Ишь как запел, едва на горизонте замаячил тропический остров. А то все: «Да, Пэн… Слушаюсь, Пэн… Будет сделано, Пэн…»
Не хотелось доказывать упертому придурку, что я не верблюд и ко всем отношусь одинаково, есть у них сверхспособности или нет… Питер Пэн унижаться и оправдываться не привык. В поисках поддержки я посмотрел на отца: дескать, скажи хоть ты, что я совсем другой…
