Голос с каждой фразой звучит все истеричнее. Но это контролируемая истерика с холодной головой. Простите за нее, малышки… Хотя все сказанное – правда. И совет насчет огнетушителей актуален.
Замолкаю. Но лицедействовать не перестаю – хрипло и шумно дышу в трубку. Хотя нет, нет… Не вру я и не лицедействую. Сейчас излагала свою позицию какая-то маленькая и очень мерзкая часть моей натуры – обычно данное альтер эго содержится под строгим арестом, в кандалах, в смирительной рубашке и с кляпом во рту… Сейчас арестант не то чтобы амнистирован… Но кляп у него ненадолго вытащили. Исключительно для пользы дела.
После паузы, заполненной шумным дыханием, говорю на два порядка тише, с безмерной усталостью:
– Знаешь, Плащ, или кто ты там на самом деле, я даже тебе отчасти благодарен… Ты одним махом рассек гнойник, к которому я боялся прикоснуться… Ты ответил за меня на вопрос, который грыз мое подсознание, но даже сформулировать его я не решался… И ответ прост, как мычание: люди и монстры не могут и не должны жить вместе, в одной семье.
Вновь делаю паузу и еще раз меняю тон, теперь на деловитый:
– Так у тебя есть деньги, Плащ? И тебе нужны «попрыгунчики»?
– Не отключайся, Петр. Мне нужно обдумать новый расклад. Но сразу обозначь, о какой сумме идет речь.
– Поторгуемся – договоримся. Но нулей в сумме будет много, предупреждаю. Не меньше девяти. И значок после нее будет обозначать не рубли.
– Понял. Не отключайся…
Я не жадный, но меньше затребовать не мог… Если Плащ приглядывал за мной хотя бы вполглаза эти десять лет, вполне мог знать о моих невинных шалостях с банкоматами и электронными счетами. Тогда он должен хорошо понимать: миллионером я таким способом могу стать, миллиардером – никогда.
О, это будет сделка тысячелетия! Чикагская биржа прекратит работу, и Лондонская, и Токийская, и вообще все торговые площадки мира, включая лоток тети Сони на одесском Привозе. Затаив дыхание, весь торговый и финансовый бомонд будет следить за битвой титанов на Садовой…
Сумма не самая маленькая, стороны друг другу не доверяют – им не обойтись без сложной многоступенчатой системы расплаты с взаимными гарантиями на каждом этапе… И Питеру Пэну, естественно, необходимо убедиться, что контрагент изначально планировал честную игру, что привел близняшек к месту обмена… Прежде чем мы начнем бодаться за главный куш, пусть продемонстрирует этот пустячок, в свете назревающей сделки ничтожный и малозначительный, а уж потом…
Телефон оживает. Раздумывал Плащ чуть больше минуты.
– Ты меня приятно удивил, Петр, даже не ждал от тебя такого… Но я читал «Вождя краснокожих» и фильм смотрел.
– Поясни. Я-то не читал и не смотрел.
– Поясняю. Если бы у меня был свой пресс-секретарь, он сделал бы по итогам нашего брифинга примерно такое заявление: ввиду резкого изменения позиции одной из сторон дальнейшие переговоры стали невозможны, и принято решение о переносе их на срок, необходимый для корректировки спорных моментов. Короче, ты телефон не выбрасывай. Я позвоню через месяц. Или через два… Пусть все утрясется, уляжется. Я посмотрю, как смогу ужиться с Марией и Анной, а ты – как сумеешь прожить без них. Тогда, возможно, нам удастся договориться.
Мне хочется шарахнуть телефоном об асфальт. А головой – о стену, с разбегу, и повторить, чтоб в кровавую кашу, все равно ни на что не пригодна…
Это не человек, дьявол, а я затеялся играть с ним в игру, которую он же и придумал. Он гроссмейстер над гроссмейстерами, да. А я не перворазрядник, нет, я просто мимо проходил, когда два старичка на скамейке в парке играли: ну ничего же сложного, и я так смогу – сиди, двигай фигуры по клеткам…
Вылив на себя ушат виртуальных помоев, вслух признаю поражение в этом раунде:
– А если та самая сторона вернется на прежнюю позицию?
– Начинаешь умнеть… Так ты готов выслушать реальные условия обмена, честные и справедливые?
– Излагай.
– Повернись на сто восемьдесят градусов…
Я поворачиваюсь очень медленно. Не потому, что опасаюсь какой-то каверзы со спины, Жужа не допустит. Просто не могу взять в толк, зачем Плащ подарил мне такой козырь: он где-то здесь, он совсем рядом, он видит меня, и я теперь это знаю. Тщательно просканировать окрестности в поисках второго телефона и одновременно вести разговор невозможно, но не беда, рано или поздно возникнет длительная пауза…
А пока надо оповестить остальных.
Опускаю аппарат, тщательно прижав отверстие микрофона к своему бедру. Быстро говорю в рацию:
– Дедушка на подъезде, в трех остановках самое дальнее.
В горошине наушника меняется фоновый шум – совсем чуть-чуть, но я замечаю. И вместо голоса Леденца раздается совсем другой:
– Не отвлекайся, Петр, у нас мало времени.
Плащ! Демонстрирует свои возможности, гнида… Однако при этом допускает ошибку: я могу запеленговать сигнал. Не напрямую, с ультразвуком у меня отношения сложные и лишь по вторичной ионизации… Впрочем, технические подробности не важны. Пеленгую: расстояние, направление… Понятно. Там позиция отца, Натали и Лены, и рацию кого-то из них Плащ использовал как ретранслятор, а дальше мне сигнал не отследить…
– Наигрался? – спрашивает Плащ с легким оттенком ехидства и не ждет ответа. – Продолжим. Видишь здание, второе от перекрестка, двухэтажное?
Здание почти на пределе видимости, но я подтверждаю, что вижу. Телефон я вновь поднес к голове, в нем звук чище, и наушник немедленно смолкает.
– Спутниковую антенну видишь? Большую, на треноге?
Смутное нечто… может, и вправду антенна… смотрю на Жужу, не понимая, слышит она реплики Плаща или нет. Она кивает, описывает своими ручками большую вертикальную окружность. Ретранслирую информацию Плащу.
– Отлично. Теперь читай надпись на тарелке. Ту, что внизу, мелкими буквами. Вслух.
– Издеваешься?! – вскипаю я. – Я тарелку-то едва вижу!
Жужа мне тут не помощница, в образовании у нее зияет досадный пробел: читать и писать девочку никто не учил.
Плащ начинает говорить – и на середине его реплики Жужа трижды резко сдавливает мне ладонь, а в голове начинают стучать сигналы Горгоны, но я не обращаю внимания, потому что говорит он вот что:
– Я не издеваюсь, всего лишь шучу, не надо ничего читать… Просто обернись. Мария и Анна уже у тебя за спиной. Сюрпри-и-и-из!!!
* * *
Жужа была права – тетя «странная». В другом месте, в другое время и не зная, кто она такая, я мог бы счесть ее симпатичной… Хотя кому я вру? Настоящей красавицей посчитал бы я Марианну Купер.
Эпитет «странная» – самый мягкий, что можно к ней применить в наших обстоятельствах. Потому что женщины не странные, нормальные, не ходят по Зоне в коротких платьях-туниках… И в босоножках, напоминающих древнегреческие сандалии, не ходят. А уж волосы… Такой роскошной копны ничем не прикрытых огненно-рыжих волос здесь никто не видел долгие годы. И столько загорелой кожи, ничем не прикрытой, не видел… Никто: ни люди, ни мутанты, ни трансмутанты, ни бельма окон разрушающихся домов. Дамы здесь порой мелькают, но их тела запакованы во «флору» или «цифру», ноги втиснуты в «берцы», глаза спрятаны за тактическими очками. А глазищи Марианны Купер…
