Потом – спустя еще часы, спустя еще годы моего бесконечного исхода из Апрашки – способности исчезают, как по щелчку тумблера… Становлюсь прежним Питером Пэном, и ни радости, ни грусти этот факт не вызывает.
Негромкий мелодичный звук. Не сразу, но соображаю: спутниковый телефон, как-то уцелевший во всех передрягах… Не вызов, эсэмэс, наверняка предлагают что-то нужное и полезное с огромной скидкой в рамках рекламной акции… Смешно.
«М и А ждут папу. Телефон не выбрасывай», – я читаю эти две строчки раз, другой, третий, десятый… Лихорадочно жму кнопку вызова. Связи нет. Спутники над головой не летают.
Понимаю, что игра не закончена, что многое впереди, что продолжение последует… Понимаю еще: надо найти отца, Жужу, выяснить судьбу «попрыгунчиков»… Надо для начала собрать из аморфной жижи, текущей куда-то по Апрашке, подобие прежнего Питера Пэна.
«Папа!»
Мгновенно включаюсь. Понимаю, что за бой гремит впереди.
Там убивают мою Жужу. Ей больно. Она не звала на помощь до конца. Она привыкла со всем справляться сама, мой маленький и бесстрашный волчонок Зоны. Теперь позвала…
Срываюсь с места, как ракета с пороховым ускорителем.
* * *
Застал я лишь самый финал…
Не знаю, действительно ли Жужа защищала Марианну Купер, или же мстила за ее смерть, или же все началось как-то иначе…
Я вижу лишь, как и чем все заканчивается.
Садовой улицы – относительно ровной и чистой (насколько улицы в Зоне вообще могут быть ровными и чистыми) – больше нет.
Пейзаж – как после двенадцатибалльного землетрясения, осложненного ударной волной ядерного взрыва. Четырехэтажные дома по левую руку стали двухэтажными. Двухэтажные, что справа, остались без крыш и чердачных помещений.
Все, чего лишились здания, лежит теперь на проезжей части. Лежит непроходимыми завалами, грудами кирпича, камня, металла и всего прочего, что было в домах. Бойцы-«каракалы» – со всем своим навороченным снаряжением и оружием – тоже там, под завалами. Бабуину не позавидуешь – один фланг его воинства на Садовой вдребезги разнесла Лена, над другим поработала Жужа, и майор-полковник с уцелевшими людьми удерживает лишь центр позиции…
Я не злорадствую над обезьяном… Потому что где-то там, в центре, папа, Натали и сталкер по прозвищу Леденец… Я знаю, что Жужа никогда не ударит по своим, но в такой свистопляске разрушений случиться может всякое…
Вдали, на границе зоны разрушений и относительно чистой улицы, – маленькая фигурка. Руки широко раскинуты, как у статуи, высящейся над Рио-де-Жанейро, словно Жужа любит весь мир и желает его обнять.
А по крышам и верхним этажам – там, впереди – скребут будто два исполинских ножа невидимых бульдозеров, и я тревожусь, потому что мои…
Тревожусь я напрасно.
Маленькая фигурка подламывается в коленях, падает.
«Папа…»
Я мчусь туда, но очень медленно, пробираясь и продираясь сквозь непроходимые завалы.
Целую вечность мчусь.
Жужу больше не слышу.
* * *
Три пули прошили ее насквозь. Легли кучно, входные отверстия можно ладонью накрыть. Скупая короткая очередь. Сталкерская.
Потом был еще один выстрел, с близкой дистанции, в голову… Возможно, он и не требовался, одна из первых пуль попала в область сердца… Но кто-то не хотел рисковать.
Глаз у Жужи нет. Вместо глаз зияют провалы, заполненные свежей, не запекшейся кровью. Выглядит это страшно.
Однако гораздо страшнее другое – Жужа еще жива.
Трудно жить с простреленным сердцем… Но она жива.
Я стою рядом с ней на коленях… Я держу ее за руку, чувствую слабеющий пульс. Я говорю с ней.
Она не отвечает. Ни словами, ни мыслями. Я все равно говорю.
Я говорю о врачах Вивария, ты просто не знаешь, малышка, какие там замечательные врачи, они и меня вытаскивали не раз, вытащат и тебя, и мы еще посидим у очага в Красном Замке, и под его сводами будут кружить птицы, прекрасные, разноцветные и сияющие…
Я много чего говорю, она не отвечает, и я не знаю, что сказать еще, и говорю просто: не уходи, дочка…
Она уходит. Пульс все слабее.
Тогда я ору, я истошно воплю, я обращаюсь к поганому дьяволу в поганом плаще и не понимаю, кричу вслух или мысленно.
Слышишь, ты, ору я, что ты там говорил про починку людей от любых поломок, даже от смерти?! Давай сюда и бери взамен душу и «попрыгунчики», все бери, но дай мне хоть на…
В голове раздается тихий-тихий голосок Жужи. И мгновенно, на полуслове, обрывает мой истеричный вопль.
«Папа… я вижу птиц… они красивые…»
И все заканчивается. На мгновение и я вижу странных фэнтезийных птиц, кружащихся под сводом. Они действительно очень красивые.
Пыль, поднятая сражением, еще не осела. Дышать трудно. Пыль попадает в глотку, встает там комком. Пыль попадает в глаза…
Понимаю: с колен мне не подняться… Если случится чудо и сразу не пристрелят, сутками под капельницей не отделаюсь… А сейчас я лягу рядом с Жужей и провалюсь в черное ничто. Небольшой предмет стоит рядом. Я давно вижу его периферийным зрением, но не обращаю внимания и не понимаю, что это.
Теперь понимаю.
Это контейнер. Прозрачный стерильный контейнер с герметичной крышкой. В такие мы собираем образцы всякой хрени для яйцеголовых.
В контейнере лежат глаза Жужи.
Питер Пэн рывком поднимает себя на ноги.
* * *
Я передвигаюсь по Садовой.
Не иду, именно передвигаюсь. Ног у меня нет. Исчезли. Не знаю, что именно двигает меня. Не интересуюсь.
Меня сейчас интересует лишь одно. Главное.
Люди. Униформа Вивария. Хлопочут над лежащим телом. Вижу Авдотью. Еще чье-то знакомое лицо. Имени не помню.
Не то…
«Каракалы». Трое или четверо. Бабуин. Рядом Эйнштейн. Что-то говорят. Может, мне. Стволы УОКов смотрят в живот. Оно?
Нет.
УОКи не интересны – ни крупнокалиберные их модули, ни мелкокалиберные. Ни прочий навес…
Не то.
Мне интересен автомат. Или штурмовая винтовка. Нашего калибра 7.62. Или натовского 7.62.
У «космонавтов» таких нет. Иду дальше. Никто не останавливает.
Со зрением что-то странное. Словно вокруг ночь. Словно светит узкий луч фонаря. То, что попадает в луч, – вижу. Что по бокам – нет.
Человек попадает в луч неожиданно. На его шее висит штурмовая винтовка. Знакомая мне. Натовский калибр 7.62.
Малышка не ударила по своим, зря я боялся… Даже случайно не зацепила. Но и сама не ждала подвоха от своих… Не догадывалась, что свой обернется чужим. Не опасалась, что выпустит в упор короткую очередь.
