«Я никогда не прощу людей и не доверюсь им…»
Шныряла, ругаясь, ходила вокруг обломков своего жилища, но теперь Теодор не чувствовал ничего, кроме злости.
Он оглянулся: туман колыхался белыми волнами, ветер раскачивал ветви. Тео показалось, что темнота в кустах как-то по-особому густа. Он вспомнил о тенях и решил поскорее убраться.
Теперь Тео знал, какая стихия настигла его отца и что значилось в загадке на обугленном дереве. Цветок, который нельзя понюхать и сорвать, который не пьет воды. Он знал, что это за цветок, который действительно только и может что убивать. Стихия, поглотившая отца.
Огонь.
И кто-то уже побывал на том месте, раз кубик не нашелся. Теодор понял это и сжал кулаки от гнева. Кто-то украл его игральную кость! И если Тео узнает, кто это сделал…
Впрочем, гораздо быстрее просто добыть себе новую. Человек в маске забрал кость с места исчезновения Спиридона. Ворона завладел костью там, где потерялся Плотник. Оставалось одно место: лавка молочника.
Глава 13
о том, кто такой мэр Китилы
Мартовские сумерки наступили рано. Одна за другой зажигались звезды. На севере, где заканчивался город и начиналось мрачное кладбище, замерцала Большая Медведица.
Жена молочника любовалась кометой в окне. Это была дородная и решительная тетушка. Она многие годы стойко переносила брюзжание мужа, отвечая ему тем же. Впрочем, их обоих такая жизнь более чем устраивала.
К вечеру посетителей стало меньше, но тетушка не спешила уходить из лавки. Кто-то мог заскочить по пути с работы за сметаной к ужину. Так и есть: в дверь постучали.
Молочница встрепенулась и поправила букли на голове.
– Входите! – елейным голоском пригласила она, хотя в обычное время ее голос напоминал рявканье медведя.
Тишина.
«Дети, что ли? – нахмурившись, подумала тетушка. – Вечно им не сидится по домам. Маленькие негодяи!»
За годы увлекательной ругани и брюзжания ей с мужем некогда было обзавестись наследниками.
Тук-тук-тук!
– Что за непонятливый посетитель! – проворчала молочница, радостно отметив, что изобрела новую сварливую интонацию. Она распахнула дверь, начала высказывать все, что накипело за день, но застыла в недоумении: на пороге никого не было.
Она повертела головой по сторонам. Ничего похожего на сверкающие пятки шалунов, пустившихся в бегство. Даже прохожих нет.
– Странное дело, – пробормотала женщина и закрыла дверь.
Едва она зашла за прилавок, как постучали снова, еще громче, чем прежде. Тетушка схватила веник, выскочила на улицу… Никого!
– Эй, кто здесь? Что за дурацкие шутки? Я требую, чтобы вы немедленно прекратили!
Никто не ответил. Только зажглась новая звезда в небе да ветер тоскливо прошелестел ветвями.
Молочница, ворча, вернулась за прилавок, не выпуская из рук веника, замерла и приготовилась.
Стук не заставил долго ждать.
Тетушка рванула к двери, зацепив на бегу бутыль с молоком и пустое ведро. Ведро просто грохнулось на пол, а бутыль разбилась, обдав белыми брызгами прилавок, дверь и саму молочницу.
– А-а-а!
На пороге снова было пусто.
Взмыленная, доведенная до бешенства жена молочника в бессилье рухнула на стул возле окна и гневно уставилась на улицу.
Тук-тук!
– Все, с меня хватит!
Она выскочила наружу и перевернула табличку на двери: «ЗАКРЫТО».
Тук-тук!
Молочница отыскала в кладовке вату и заткнула ею уши. Затем, схватив тряпку, она яростно бросилась протирать залитый молоком пол.
* * *
Извор, в окрестностях которого вырос Теодор, был маленьким, тихим и очень аккуратным. Даже новые одноэтажные домики на окраинах строили с обязательными большими верандами, а ставни украшали деревенским узором из аистов и виноградных листьев. Петухи в маленьких двориках будили поутру округу. Дома же в Китиле представляли собой строения с двумя-тремя этажами. Окна закрывались на ночь ставнями. Особенно те, что у реки. Крыши были черепичные, коричневые. Металлические кованые фонари освещали маленькие пятачки площадей.
Теодор стоял у слухового окошка старого дома, вздрагивая от каждого удара колокола. За окном стемнело, тени крались по кладбищенской земле и блуждали по городу. В холодных весенних сумерках звон разносился далеко. Даже за городом серебристый гул металла слышался очень отчетливо. Тео зажимал уши, но каждый удар молнией проходил сквозь тело и замирал где-то в дальнем уголке души. Дискомфорт от ударов был почти физически ощутим. Наконец звонарь дернул язычок колокола в последний раз – и все стихло.
– Фух! – выдохнул Теодор. – Фу-ух!
Кладбище погрузилось в спасительную тишину. Тео сжал кулаки. «Ох уж эти людские привычки! – фыркнул он яростно. – Да, это тебе не лес, где вокруг одни животные и птицы!»
Он покачал головой. Близость города его смущала и пугала. Теодор привык жить в лесу. Конечно, его родной Извор был неподалеку – упирался в самые курганы, – но хотя Тео рылся на помойках, чтобы найти себе одежду, или порой устраивал козни какому-нибудь крестьянину, который его чем-то взбесил, в основном он избегал людей.
Как и родители. Ведь они были нежителями.
Тео вспомнил дом и тяжко вздохнул. Как бы он хотел вернуться! И тяжело было напоминать себе, что это невозможно. Он жаждал вернуть прежнюю жизнь, прежнее окружение, тех, кто его любил, но теперь он должен был сражаться за существование в одиночку. Он один. Будет ли всегда так одиноко?
Вопрос не требовал ответа.
Теодор оглядел угрюмое чердачное помещение. Доски с соломой – лежак. Пыль, паутина и потолочные балки. Тео почувствовал себя более одиноким, чем ржавый гвоздь, вбитый в стену. Он остался совсем-совсем один. Тем не менее Теодор решил бороться. Ему не оставалось ничего другого.
Напившись воды из колонки, которую поставили на кладбище, чтобы посетители могли поливать цветы, Тео принялся за скудный завтрак. Затем потуже затянул ремень, запахнул плащ и пошел в Китилу, намереваясь найти лавку исчезнувшего молочника.
Едва Тео приблизился к городу, как почувствовал, что в животе растет ком. Он вступил на первую улицу и замер – дальше начиналась каменная дорога, ведущая между темными домами и под мрачными арками.
Теодор чуял дух людского быта. Он прислонился к забору – в дальнем конце улицы прошел человек. Тео передернулся. Всего в нескольких метрах от него распахнулась дверь. Стала видна ярко освещенная комната, посреди которой стоял стол. Потянуло чем-то ароматным, пряным. Послышался смех. Хозяйка выставила на порог помои и застыла в проеме.
– Кто тут?
Тео отступил глубже в тень. Он знал, его увидеть невозможно.
