– Разве ты их не любишь?
Теодор посмотрел на носки кабаньих сапог и угрюмо сдвинул брови.
– Я хочу их найти потому, что они – мои родители. Моя семья. Что тут не ясного?
– То есть в тебе нет ни капельки лю…
– Да перестаньте же!
– …ни капельки того, что начинается на букву «л»? Ты всех ненавидишь, так? Ни к кому не чувствуешь привязанности, жалости, просто симпатии? Ты угрюм, молчалив, и тебе ни до кого дела нет. Хочешь быть свободным. Считаешь, что отсутствие привязанностей и есть свобода. Когда некого терять, нечему ранить сердце. В этом есть доля правды, не стану спорить. Ну, например, у меня нет сердца – и мне, знаешь ли, никого не жаль. Мне хорошо! Я свободен! Ну, значит, с тобой тоже все ясно. Допустим, что так. Да-да, допустим. Хорошо.
– Что – хорошо?
– Н-нет, ничего. Я согласен с тем, что ты говоришь. Ни слова больше о лю… Ни слова.
Кобзарь поднялся, уселся поближе к Теодору и посмотрел ему в глаза. Он прищурился, словно что-то там читал, и шевелил губами, вспоминая какой-то древний язык, забытый тысячи лет назад.
– М-м, я понял… Ага, вот, значит, как… Так-так-так. И они прям так и сделали? О-о-о… А что было дальше?
Кобзарь резко придвинул свое лицо вплотную к лицу Теодора, и в его глазах – голубом и зеленом – Тео вдруг увидел себя.
…Он притаился за забором и наблюдал за двором. Там слышались голоса, толпились люди с черными повязками на рукавах. Люди чего-то ждали.
И Теодор ждал.
От толпы отделилась фигурка – девушка, растирая по щекам слезы, побежала прямо к забору, где стоял Тео. За ней погнался рыжий парень и схватил ее за локоть:
– Оана, подожди!
Теодор вжался в забор. На плечо тяжело опустился филин, и Тео шикнул на него, чтобы птица нечаянно не заухала.
– Дан! Я помню! Все видела и все помню, хотя в тот момент ничего не могла сказать. Тот знахарь в доме, когда мы были с мамой… Он хотел помочь. Он не хотел нас убивать…
– Ты ничего не видела. Это горячечный бред.
– Нет! – вскричала девушка. – Я помню, у него тоже семья, у него был сын!
– Они оба хотели навредить нам. Матери. Они убили ее!
– Нет, Дан! – Оана замотала головой. – Я спала, и кто-то хотел меня забрать… Меня кто-то потащил в окно, на улицу, и там было так холодно, словно в могиле, а он… Он взял меня за руку и втянул обратно. Я проснулась, а он сидел рядом и держал меня. Он просил маму вернуться, просил до последнего… А потом… Потом кто-то закричал и помешал ему.
– Он хотел из вас высосать кровь! – рявкнул Дан. – Хотел вас прикончить обеих! Он – упырь!
Оана заплакала.
– Я не знаю… Дан, я не знаю…
– Полицейские сказали, что мать умерла от сердечного приступа, когда ворвался вор. Но этого упыря так и не повязали. И я понятия не имею, почему… Ему кто-то помогает! Но я его найду, клянусь, и отомщу!
Парень со злостью развернулся и зашагал обратно к людям. Оана осталась одна. Она прошла еще немного вдоль забора и остановилась в каком-то метре от Теодора. В щель он видел, как на дрожащем подбородке девушки блестят слезы.
Внезапно Север сорвался с его плеча и, пару раз взмахнув крыльями, опустился на плечо Оаны. Девушка удивленно посмотрела на филина.
– Я тебя помню…
Она запустила пальцы в перья птицы, а филин нежно ткнулся в ее ухо.
– Какой ты хороший…
Теодор почувствовал внутри какую-то боль, которая на боль даже и не походила, – просто нечто странное, холодно-горячее, разливающееся по венам от гулко колотящегося сердца. Он видел своего друга-филина, который сидел на плече девушки, а та ему что-то шептала. И почему-то не хотел мешать. Он почувствовал желание выйти из укрытия. Шагнуть к ним обоим.
Но он не смог этого сделать.
Теодор отступил назад и крепко зажмурился…
Когда же он открыл глаза, Волшебный Кобзарь уже сидел на другом конце бревна, чистя ногти щепочкой. Словно ничего и не было. Музыкант напевал под нос какую-то старую мелодию, похожую на колыбельную, и Теодору она показалась знакомой.
– Ну, так что, ты еще хочешь поучаствовать в Макабре? – невозмутимо спросил Кобзарь и, сорвав зеленый стебелек, принялся ковырять между зубами. – Или струсил? Боишься Смерти?
Теодор тряхнул головой. Ему совсем не понравилось то воспоминание, которое Кобзарь только что ему показал. Как он умудряется это делать?
Музыкант взглянул на него невинными глазами – и в одном отразилась синяя комета, в другом – зеленая.
– Я видел похищение, – сказал Теодор. – Горожанина закрутил ветер и унес прямо в небо. Я хотел добыть игральную кость, но… она ведь изначально была у меня. – Теодор достал кубик. Камень разгорелся на ладони. – Вы это знали? Знали с первой нашей встречи, что я игрок?
– Я знаю все, потому что я знаю Истину, – повторил любимую поговорку Кобзарь.
– Это была Смерть? Она унесла всех? Но зачем? Куда?
– Мальчик мой, ты видишь этот рот? На нем печать, которую ни одной руке не сорвать. Я могу говорить лишь словами музыки. Чего и тебе желаю. Когда есть правила, кажется, что выхода нет, но знай: если есть вход в проблему, значит, есть и выход. – Музыкант подмигнул.
Он достал кобзу и заиграл. В музыке Теодор снова услы шал треск огня.
– Моя стихия – это огонь, – проговорил Теодор. – Я отгадал стихию. Нашел кость. И готов сделать ставку.
– Что ж, – улыбнулся музыкант, – я ждал, когда ты это скажешь – иначе я не смог бы дать тебе договор.
Кобзарь вынул из-за пазухи пергамент и протянул Теодору.
– Договор на участие в Макабре! Чтобы потом не было недопониманий, – подмигнул Кобзарь.
На пергаменте было написано:
Договор со Смертью на участие в Макабре
1. Для вступления в первый тур у Участника должна быть специальная игральная кость.
2. Участнику запрещается убивать других игроков до конца Макабра.
3. Участник предупрежден, что подсказок со стороны Смерти или ее подданных не будет.
4. Участник обязуется пройти все туры до конца.
5. Участник согласен, что в случае проигрыша его жизнь переходит в полное владение Смерти.
6. В качестве выигрыша Участник получает приглашение в мир Смерти и возможность исполнить свое желание.
7. Участник осведомлен, что он сможет унести с собой один предмет или увести одного человека, будь он живой или мертвый, если таковой находится во владениях Смерти.
Удачи, игрок! Да начнется Макабр!
