…Несколькими часами ранее тут проходил усталый Охотник, ведя коня в поводу. Не по-весеннему гревшее спину солнце порядком разморило и утомило.
– Вот и тепло, да я ему не рад. Что бы за погода ни была, человек непременно пожалуется. То ли дело ты, а?
Конь согласно фыркнул и прянул ушами. Солнце явно было ему по нраву, и он радостно подставлял под него круп.
– Ты как хочешь, друг, а я в тень.
Конь остался на холме, нежно касаясь молодой травы губами, а Охотник спустился к воде в тень Ольшаника. Точно для него подготовленное, возле самого берега лежало толстое бревно. На нем играла ажурная тень от ветви, как от балдахина. Место манило прилечь, что Охотник и сделал.
Правда, он, как человек опытный, вытащил из-за пазухи нож, сжал его и не отпустил, даже когда погрузился в крепкий сон, которым может спать лишь молодой человек в расцвете сил да с чистой совестью.
Ольшаник тем временем низко склонил над ним ветви, от соседних коряг протянулись легкие тени, а из ветвей блеснули глаза.
Даже тихий, словно из толщи воды звучащий серебряный смех не нарушил оков крепкого сна.
Смех тот принадлежал, конечно, иеле. Они не замедлили явиться. Ловкие руки опутали путника ивовыми побегами, скрепили водорослями с речного дна. Ольшаник склонил ветвь к горлу путника и обнял шею точно удавкой. Вскоре Охотник был обездвижен. Иеле расселись кругом, покачиваясь на ветвях и тихонько посмеиваясь.
Волны, лизавшие подошвы сапог Охотника, словно эхо повторяли звон девичьих голосов.
– Чавк, – жадно пробовала река ноги уснувшего, – чавк, чавк.
– Хрр, – хрипло скрипел Ольшаник, сжимая ветвь, – хрр, хрр.
– Тише, Ольшаник, тише, – иеле коснулись дряхлого ствола, – мы хотим лишь повеселиться.
Девы распустили локоны, протянули к пленнику руки – тонкие, с острыми когтями, – и стали заплетать ему волосы. Кто-то изучал сеть тонких шрамиков на руках Охотника, кто-то интересовался оружием с такой же сетью черточек на рукоятях.
Так сидели они в закатных лучах, посмеиваясь холодным смехом, да опутывали Охотника. Конь заждался и жалобно заржал. Ему отвечал лишь Ольшаник низким скрипом, в котором слышалось злобное торжество.
И тут – всплеск волны, яростный скрип ветвей, вскрик.
Дворняга бросилась на иеле с ощеренной пастью, клацая острыми клыками, и девицы с визгом кинулись врассыпную.
Охотник мигом распахнул глаза и хотел вскочить, но гибкая ветвь так сдавила ему шею, что он закашлялся. Совсем рядом он увидел двух испуганных иеле, а вокруг носилась какая-то дикого вида девушка и яростно хлестала ивовой веткой визжащих дев. В другой руке она держала нож, но в ход не пускала.
Охотник сразу смекнул, в чем дело, и полоснул лезвием по удавке на горле.
Девушка рванулась к нему, хлеща иеле веткой.
– А ну кыш! Пошли прочь! Прочь! Убирайтесь отсюда. Вам одного раза мало, злодейки? Я добавлю!
Опомнившиеся иеле яростно сопротивлялись. Они кидались на девушку, целясь когтями ей в глаза, и одна зацепила платок, которым были обвязаны волосы дикарки. Ткань треснула и свалилась, и по плечам девушки рассыпались снопом золотого ячменя волосы.
Шныряла, увидев, что наделали иеле, завопила что есть силы. Иеле было вновь пошли в наступление, но увидели, что Охотник освободился и стоит с ножом в руке, и замерли. Злобно ворча, девы попятились И со стенаниями растаяли меж ветвей, где им и было место.
Охотник выдохнул и сел на корягу. На его шее краснела полоса, а на руках девушки – порезы и царапины.
– Острые когти у этих тварей, – заметила она, нарушив неловкую тишину. – Чтоб им пусто было, безголовым распутницам!
Охотник кивнул:
– Я не заметил, как заснул.
Он повернул голову к лугу – конь, нетерпеливо помахивая хвостом, призывно ржал.
– Бедолага, – заметила девушка.
Охотник поднял бровь.
– Я про коня.
Девушка ехидно ухмыльнулась. Она попыталась собрать длинные золотые волосы и увязать обратно в платок, хотя тот был практически безнадежно изодран. Как и ее руки и лицо.
Охотник встал и вложил лезвие в ножны.
– Пойдем. – Он двинулся вверх по склону.
Девушка последовала за ним. «Чего ему надо?»
Когда она поднялась, Охотник уже успокоил коня и доставал из-под седла сумку. Порывшись с минуту, он извлек пузырек и протянул девушке:
– Держи.
– Чего это? – Шныряла покосилась с подозрением.
– От порезов, мазь. Быстро заживит.
– А из чего она сделана?
Охотник промолчал, лишь загадочно глянул на девушку. Та пожала плечами и сунула пузырек в карман.
Охотник не сводил с нее глаз.
Девушка хмуро покосилась в ответ и, не говоря ни слова, упрятала под рваный платок очередной золотой локон. Охотник удивленно смотрел на длинные кудри, которые казались ненастоящими на фоне блеклой серо-коричневой одежды и бледного чумазого лица.
Охотник не стал раскрывать тайн лекарственной мази и вскочил в стремена. Конь радостно тряхнул головой и ударил копытом.
– Доброго вечера, – мягко кивнул Охотник, повернув к лесу.
Девушка же долго стояла на лугу, в задумчивости ощупывая в кармане пузырек.
Теодор снова проснулся от криков. «Черт бы вас побрал, воблы сушеные!» – Он заворочался на сене. Усопшие Фифика и Марта, чьи захоронения находились возле убежища Тео, похоже, снова перепутали могилы. Вопли были такие, что Теодор надел плащ, который использовал как одеяло, и шагнул к слуховому окну.
Он распахнул дверцу и вдохнул мартовский туман. От деревьев у реки расползались белесые щупальца. Теодор сделал еще пару-тройку глубоких вдохов и заорал:
– Да что за дела? Я спать хочу!
Ему никто не ответил. Тео удивился.
Он спустился с чердака и увидел, что в туманной мгле проявляются остальные морои. Они пробудились в такую рань, потому что Фифика и Марта обнаружили нечто, нарушившее обычный кладбищенский покой.
Обычно тетушка Марта возлежала на одном из двух спорных надгробий в обмороке (или только изображала его?), а Фифика вопила во все горло, что это ее плита. По правде говоря, никто не знал, кому из них в действительности принадлежала какая могила, ведь усопли сварливые соседки давно, а эпитафии стерло время.
Впрочем, сегодня проблема безымянных могил отошла на второй план. Сейчас тетушки были откровенно напуганы.
На рыхлом снежном островке, где лежали глубокие синие тени, явственно виднелись следы. Больше, чем лапы собаки. Больше, чем подошвы Теодоровых ботинок. И эти следы принадлежали…
– Гигантская волчица! – всхлипнула Фифика, прижимая к груди призрачный платок. Она громко высморкалась. – Она была здесь! Я ее видела! Своими глазами!
