Он не знал, что делать. По правде говоря, сталкиваться с гигантским змеем вовсе не хотелось. Но он-то не был красавицей, которую змей желал бы утащить (впрочем, как и Шныряла). Стало быть, бояться нечего.
Тео знал, что даже Алхимик получил ключ – сразился с ужасающих размеров Орлом, который хотел унести его в небо, и вышел победителем. Теодору казалось обидным, что этот полоумный старик, боящийся сквозняка, уже победил стража, а он, Тео, даже не понимает, где искать… Верилось с трудом, однако это было правдой. Кобзарь подтвердил; когда Теодор встретил музыканта, тот сочинял новую мелодию, сидя на холме. «Повторяй стихи, Теодор. Повторяй и поймешь», – только и ответил Глашатай.
«Как это происходит? – подумал Теодор. – Как Алхимик мог завоевать ключ раньше меня? Чертов старикашка!»
Он не знал ответа, но чувствовал: ключ достается только истинному владельцу.
Теодор постучал в дверь домика Шнырялы. Он стоял под аркой, оплетенной шиповником. Шныряла отгородилась от мира колкой порослью, летом здесь было не протолкнуться от щеглов. Прорваться через колючки без царапин оказалось нереально. Тео преодолел ограду, и, словно по волшебству, перед ним возникла дверь. Дверь посреди леса, в стене шиповника.
Шныряла отворила. Увидела Теодора и прищурилась:
– Чего?
– Потолковать.
Первым делом Теодор увидел свечку – отсветы плясали по углам крохотной комнатушки, в которой царила тревога. Кровать с ветхим одеялом жалась к стене. Стол в испуге прильнул к маленькому оконцу. Желтые газеты, обрывки картинок, какие-то кости уныло валялись на земляном полу, а под потолком висели пучки мертвых трав.
«Неужто, – подумал Теодор, – она живет здесь? Должно быть, невесело прятаться в этой халупе, когда снаружи бушует буран или дождь – крыша-то явно протекает». Он чуял в каждом обрывке бумаги и гвозде печаль и одиночество.
– Ну, толкуй. – Голос Шнырялы был приветлив настолько, что, запой она колыбельную – вышла б панихида. Но злостью не сквозило, явно признак хорошего настроения.
– Змей. Ты сообразила про него?
Шныряла поджала губы.
– Ну, только дурень бы не сообразил.
– Я и не дурень.
Шныряла хотела что-то сказать, но Теодор перебил:
– Думаю, ключи открываются только истинному владельцу. Который знает истинное имя. Но понять его можно лишь в момент, когда сталкиваешься со стражем. Помнишь, как мы пытались отгадать имя волчицы и она нас чуть не сожрала? А тут заявился Маска и на-гора выдал: «Дакиэна»!
Шныряла вздрогнула при звуках имени.
– Он откуда-то знал имя стража. И по-видимому, не сильно удивился встрече с чудищем. Видала, он даже погладил эту шерстяную гору?
– Видала, – хмыкнула Шныряла. – К чему ты ведешь?
– К тому, что если ты не истинный владелец ключа, тебе, скорее всего, крышка.
– Спасибо, что предупредил. Фифика заразила? Не надо селиться рядом с полоумными мороайками.
Теодор фыркнул и посмотрел на девчонку.
– Хватит. Ты не злюка, какой пытаешься казаться. Рычишь, но не кусаешь.
– Уверен?
Шныряла продемонстрировала пару ножей.
– Мне никто теперь не страшен. Мне нужен ключ, и плевать. Надоело прятаться!
Тут Теодор выдал самую странную идею, которую мог придумать за последнее время:
– Пошли вместе.
Шныряла, похоже, удивилась не меньше:
– Ты с чердака упал?
– Тебе хуже? Если кто и сможет угадать имя – лишь один из нас. Или кто-то другой – тогда придется уносить ноги, а тут неплохо иметь прикрытие. Если угадаю я – тебе опасность не грозит. Если угадаешь ты – опасность не грозит мне.
– А если никто?
– Ну, тогда…
Теодор метнул взгляд на арбалет, лежащий на столе.
Шныряла шмыгнула носом, почесала в затылке.
– Ей-богу, это самая странная затея, которую я слышала от нежителя… Но – пошли.
Девушка хмыкнула, однако ее ухмылка не казалась знаком смертельной угрозы.
Они шагали по проросшей траве, и подол юбки Шнырялы уже позеленел от свежих соков. Вечерело, меж сосен лился закатный свет. Девушка несла на плече арбалет, звенела и бряцала капканами и разными колюще-режущими предметами. Даже Теодору перепало – она всучила ему тяжеленный топор, и так они побрели в сторону гор.
– Давно живешь на кладбище? – спросил Теодор.
– Десять лет, – ответила Шныряла.
– А жизнь помнишь?
– Ни капли. А когда что и вспоминаю, то стараюсь забыть.
Теодор промолчал. Мимо пронеслась сова, держа в клюве мышь. Он вспомнил прошлое, когда бродил по лесам с филином…
– Твоих родичей утащил вихрь?
– Ага.
– Чтоб его побрало, меня он просто бесит.
Теодор покачал головой и пнул прошлогоднюю шишку. Никаких следов они пока не находили, но лес только начался. А впереди была целая ночь.
– А ты когда умер?
Теодор не знал, что ответить. Ни один нежитель не верил ему.
– Я не умирал.
Шныряла только бросила недоверчивый взгляд и хмыкнула:
– Живяк. Говорила же.
Она остановилась у пня и втянула носом воздух. Подняла голову к вершине ели, у которой они стояли, и долго-долго нюхала ветер.
– Тут проезжал Охотник, – заявила Шныряла и почему-то покраснела. – Слышу запах его коня. Останавливались на той полянке.
Между елей виднелась лужайка с ярко-зеленой травой. Они вышли из-за деревьев, и Теодор удивленно охнул: посреди полянки высился громадный камень.
– Ну и ну! Что за громадина?
– Чертов палец.
Камень действительно походил на палец, и что чертов – то верно. Булыжник стоял среди леса, и загадкой было, как он сюда попал. Словно кто выставил из-под земли указательный палец, и тот окаменел под солнцем. Камень был выше макушки человека, сидящего верхом, и порос лишайником и живописными мхами, сизыми, как туман. Кое-где свисали зеленые лапки папоротника, ветер раздувал плети, и казалось, что папоротник высунул ноги из щели и болтает ими в воздухе.
Теодор перехватил поудобней топор и забрался на камень, хранивший тепло солнца. Следом заскочила Шныряла. Тео уселся на край, свесив ноги, и поглядел на комету, – та отрастила второй хвост почти до самого горизонта.
– Времени мало. Городские обещают пик двадцатого марта, а ключей нет.
– Боишься продуть в Макабр?
– Больше боюсь продуть какому-то из стражей, – мрачно хмыкнул Теодор.
Шныряла покачала головой и указала на свою ногу, которая была перевязана тряпкой. Девушка все еще прихрамывала.
