Отец его утонул. Самоубийца, прыгнувший в воду.
Тео почувствовал, что не может выплыть. Он судорожно забился, стремясь кверху, но корень ухватил его за щиколотку и потянул на дно. Вода забурлила, закружилась в водовороте пузырей. Тео был уже глубоко под водой и какое-то время не вдыхал, а потом не удержался и раскрыл рот.
В гортань ворвалась вода, он закашлялся, горло сдавил спазм. В груди появилось жжение, будто от огня. Ему показалось, он не тонет, а горит. Это причиняло невыносимую боль, и в меркнущем сознании появилась мысль, что если бы он знал о таком страдании, то навсегда остался бы дома, вдали от всех городов, и отец…
А после наступило странное чувство спокойствия, он опускался ниже и ниже…
Теодор вдохнул и с хрипом закашлялся. Кругом шумела падающая вода и жутко скрипело. Он открыл глаза и увидел над собой черный земляной свод. Сколько времени прошло? Тео лежал на корне, а на него глядели бледно-серебристые глаза.
– Одинокая?
– Теодор! Я вспомнила имя! – удивленно прозвенел голос. – Меня зовут…
– Санда!
Теодор уставился на воду. Как долго она под водой?
– Одинокая! Можешь ее вытащить?
Иеле кивнула и скрылась под водой. Тео увидел, как на другую сторону обрыва с трудом выбирается Вангели. Как он умудрился вылезти? Для своих лет Вангели оказался невероятно силен.
Через некоторое время иеле всплыла, поддерживая голову Санды. Та была без сознания. Одинокая приподняла тело девушки, Теодор тут же бросился помогать и вытащил Санду на корень. Он приложил ухо к ее груди.
– И-М-Я, – бухало внутри.
Теодор поглядел на белые губы, к которым прилипли песчинки и волосы. Рот был приоткрыт. Санда не дышала.
«Черт!» Теодор пытался вспомнить, что отец говорил о спасении утопших. Он долго втолковывал про дыхание и искусственное сердцебиение, но Теодор тогда думал об охоте – слушал лишь бы отвязаться. Он не собирался никого спасать.
К тому же искусственное дыхание всегда напоминало ему что-то там о поцелуях, и это вызывало в нем еще больше раздражения: раньше в городе он видел целующихся и всегда недоумевал, почему парочкам вечно нужно обниматься и вешаться друг другу на шею и вдобавок еще и впиваться губами друг в друга. От одной мысли о том, чтобы прикасаться к кому-то таким образом у Тео в животе что-то нехорошо сворачивалось.
«Так, придурок. Хватит думать о всякой ерунде. Нужно помочь ей… задышать».
Теодор с ужасом осознал, что ему нужно будет делать искусственное дыхание Санде. Тео посмотрел на ее белое лицо.
«Скорей, идиот!»
Он развернул голову девушки и склонился над ее приоткрытым холодным ртом.
Теодор вздрогнул.
«Не глупи! Она сейчас умрет! Давай уже! Это не то, что ты думаешь!»
Теодор закрыл глаза, силой воли заставил себя склониться еще ниже, набрал в легкие воздух и коснулся рта Санды своими губами. Он успел ощутить прохладную кожу девушки, покрытую каплями воды, а локон непослушных волос щекотно скользнул по его подбородку. Но тут девушка закашлялась, отплевывая воду, а потом с хрипом втянула воздух.
Когда Санда открыла глаза и посмотрела на Тео, он отпрянул, словно ужаленный, на целый метр и принял вид: «Нет-нет, ты что, я никогда в жизни тебя не касался!» Девушка уставилась на него, на ее бледные щеки внезапно вернулся румянец.
«Черт! Она почувствовала?! Или я успел до?..» – испуганно стучало в голове Тео.
В тот же миг земля под ним вздрогнула и заколебалась. Тео мигом вспомнил:
– Санда! Скорее! Назови его имя!
– А? – Она уставилась на него.
– Вороны!
Санда подняла глаза и увидела, как неистово пульсирует пень, заполонив омут криком: «И-М-Я!», как в яме бурлит вода, булькает и вырывается фонтанами. Как сыплются камни и шевелятся корни вокруг. Глянула вверх и увидела кружащийся белый силуэт.
– Ворона… – пробормотала она. – Раду. Раду!
На дне омута что-то загудело, загрохотало, и вода быстро стала утягиваться вниз – как в ванне, из которой вытащили затычку.
Захлопали крылья, и на плечо Санды приземлилась ворона. Белая как месяц, с красными глазами-бусинами.
– Ой, это ты! – вскрикнула Одинокая, глядя на альбиноса.
Ворона с грустью поглядела на девушку, ей не требовались слова. Санда протянула грязную руку, и ворона, наклонившись, раскрыла клюв. На ладонь девушки упал ключик. Серебряный ключ, в котором узнавались очертания птицы, той же, что на кулоне Раду.
Тео поглядел на мокрую куртку девушки. Кулон исчез.
Ворона ткнулась в ладонь Санды, и ее красные глаза показались особенно печальными. Словно она прощалась. Тряхнув головой, птица распахнула крылья – будто вспомнив о том, что ей пора – и взлетела.
Санда что-то кричала вслед, но ворона-альбинос растворилась в темноте корней. Они остались одни. Теодор. Санда. И серебристая иеле, которая глядела на них двоих – сидящих рядом на бревне.
– Боже, какая ж вы милая пара! – восторженно прозвенела девушка.
Санда от удивления открыла рот и уставилась на Тео.
Тео, в свою очередь, притворился глухим.
– Одинокая! – сказал он. – Выведешь нас?
Потоп прекратился, но они по-прежнему находились на дне ямы.
– Легко! – брызнул серебряный смех, и иеле опустила в воду руки.
Она вытащила сеть, и Теодор с ужасом увидел, что та сплетена из человеческих волос. Иеле забросила сеть вверх – и та сразу за что-то зацепилась.
– А ну – выбирайтесь! Живо! Ольшаник скоро закроет проход.
Теодор и Санда по одному вскарабкались вверх, а следом поднялась иеле – легкая, словно пушинка.
Они побрели к выходу, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться, стряхнуть липкую глину и откашляться. Иеле болтала всю дорогу. Ее серебряный смех отражался от гулких стен и перекликался с журчанием ручейков. Когда они отошли на несколько десятков метров, то услышали, как сзади что-то обрушилось, словно опрокинулся гигантский ушат воды.
– Омут закрылся, – пояснила иеле. – Теперь он будет доступен только для Ольшаника. И нас, иеле. Сестрицы вернутся к своим прялкам и продолжат сплетать чудесные сети, а Ольшаник вновь начнет путать тропы, чтобы привести сюда заблудших путников…
Санда остановилась. Она крепко сжимала ключ, и было видно, что это причиняет ей боль.
– Он заманил его, – сказала она. – Раду. Ольшаник его утащил под воду, и Раду не смог спастись…
Иеле грустно поглядела на нее:
– Никто бы не смог. Мне жаль, милая! Ольшаник растет здесь тысячу лет, и ни один факел, ни один топор, ни одна рука не смогли разрушить его сердца. Ничто. Его выжигали десятки раз, и все напрасно. Иеле хранят в глубине омута его душу, оживленную Балауром, и в Ольшанике живет та же мрачная сила, что его породила. Сила вечной темноты. Есть вещи, против которых сделать ничего нельзя, и никогда рука человека или нежителя не уничтожит Ольшаник. Быть может, только сама Смерть.
