4 сентября 1959 года я принимал участие в соответствующем совещании с американцами. Принятое решение предусматривало:
«1. Введение в штаты американской службы сотрудника БНД Борга, который является специалистом по Карлсхорсту и при проведении операции „Куб“ может взять на себя функции ЦББ… Введение персонала, занятого осуществлением операции „Куб“, в штаты американской службы и поселение этого персонала на американские квартиры…
2. Подготовка сыскного бюро к визиту „764/W“ в октябре».
Таким образом, расчет был на то, что в ходе ожидаемого кризиса, который, очевидно, выйдет за рамки «холодной войны», работа БНД будет возможной только под военным прикрытием США, а существовавшие до тех пор бюро разведслужбы ФРГ ликвидируются. В то же время создавались новые фиктивные фирмы и учреждения прикрытия. Так, был куплен магазин фотопринадлежностей, лаборатория которого намечалась для использования разведывательной службой. Созданное БНД сыскное бюро должно было стать явочной квартирой для различных агентов и т. д.
«Холодная война» шла полным ходом, брался курс на развязывание войны настоящей. Планы по осуществлению операции «Куб» явились той деталью, которая внесла для советской стороны ясность в понимание проводившейся в ФРГ линии. Все политические действия социалистического содружества в то время следует рассматривать с учетом данных обстоятельств, а не как пропагандистский маневр, в чем хотел убедить общественность Бонн. Уже 4 октября 1960 года ГДР выступила с программными заявлениями по вопросам разрядки напряженности. В этой связи были разоблачены провокации на границе ГДР с ФРГ, а также использование Западного Берлина для реваншистских и диверсионных целей, направленных против ГДР и других социалистических стран.
Совещание коммунистических и рабочих партий в Москве в ноябре 1960 года также исходило из реального положения того времени и заявило, что устранение последствий второй мировой воины и прекращение «холодной войны» являются самыми первоочередными задачами в Германии. Однако все предложения в направлении разрядки, включая советское предложение на XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которое предусматривало осуществление полного, всеобщего и контролируемого разоружения, были отклонены западноевропейскими правительствами как «романтические идеи».
Как мне пришлось убедиться в Центре БНД на примере операции «Куб», от конфронтации и не собирались отказываться, более того, ее стремились ужесточить. Кто пережил это время и внимательно следил за всем, тот поймет, что планы секретной службы Западной Германии обязательно следовало раскрыть.
На этот раз мне пришлось пойти на определенный риск, который не всегда можно было рассчитать заранее. До 13 августа 1961 года, то есть до того дня, когда закрыли границу между Востоком и Западом Германии, я не уделял особого внимания своей конспирации. Явки и встречи следовали одна за другой, передача информации осуществлялась в быстрой последовательности, все было подчинено интересам принятия Советским Союзом правильных решений. Не исключена возможность, что именно в течение этих двух лет я дал вражеской контрразведке повод начать разработку моей личности. Мой арест подтвердил это.
Ну что ж, в решающий момент столкновения интересов надо не щадить себя, а делать все для того, чтобы своевременно вскрыть намерения противника. Естественно, это не должно противоречить главным принципам конспирации в деятельности разведчика, которые я всегда соблюдал, в том числе и в чрезвычайных ситуациях. И подтверждается это, пожалуй, тем, что я смог проработать десять лет.
Когда работаешь в Центре секретной службы противника, то важно уметь осторожно и обдуманно обращаться с дезинформацией. Ее следует использовать и вводить в действие только в решающий политический или важный с оперативной точки зрения момент. Искусственно создавать успехи также не следует. А это означает, что этому Центру не следует предоставлять какую-либо информацию, которая не проходила бы через действительно существующие источники. При использовании таких материалов всегда следует тщательно проверять собственные возможности. Оперативные работники, у которых я находился на связи, были терпеливыми партнерами, они всегда в обстановке взаимного доверия рассчитывали со мной степень необходимости и риска. Без обсуждения этих деликатных проблем не проходило ни одной встречи. Мы встречались по меньшей мере дважды в году. Для этого я, как правило, использовал служебные поездки по линии БНД. Во время этих встреч подробно обсуждались также детали методов подготовки и передачи информации для Советского Союза. Так называемыми тайниками я не пользовался, они были слишком подвержены опасности случайного обнаружения. Прямой контакт между партнерами остается самым лучшим и самым надежным средством связи, даже если он длится какие-то мгновения. Я регулярно ставил в известность моих партнеров о своих дезинформационных играх в БНД.
Много сведений я получил в результате операций подслушивания, которые БНД осуществляла против советских учреждений с одобрения союзнических властей. Тогда еще не было закона G-10, поэтому, как я уже говорил, распоряжения для федерального почтового ведомства о подключении подслушивающих устройств должны были подписывать верховные комиссары союзников. Я лично распорядился подключить к собственным пунктам БНД по подслушиванию примерно 30 телефонных линий советских учреждений в ФРГ. Сейчас я даже не могу указать точное число операций по установке «жучков» для подслушивания, настолько их было много.
Контроль телефонных линий советского посольства в Роландзеке осуществлялся под кодовым названием «Картауна». Когда 28 марта 1961 года чехословацкий рейсовый самолет ИЛ-18, направлявшийся в Париж, потерпел катастрофу над Форхгеймом (ФРГ), тотчас же усилилось подслушивание телефонов советского представительства. БНД узнала, что в самолете находились также советские граждане и дипломатическая почта, и начала контролировать все передвижения советских дипломатов в ФРГ, с тем чтобы успеть изучить и проанализировать документы политического содержания и техническое оборудование самолета. Как обычно, все телефонные переговоры записывались и направлялись для немедленной обработки и использования группе БНД, которая руководила этой операцией. В одном из материалов перехвата, осуществленного БНД, в частности, было записано: «Группа наблюдателей с Роландзека под руководством консула Хотулева прибыла 29 марта во второй половине дня к 17:00 на место катастрофы и в течение всего времени, пока она находилась в Форхгейме (отель „Кайзерхоф“), постоянно поддерживала телефонную связь с Роландзеком… При этом обнаружилось со всей определенностью, что советская сторона особенно заинтересована в том, чтобы заполучить находившийся в самолете дипломатический багаж (восемь мешков общим весом в 330 кг). Советская сторона рассматривала также как крайне срочное дело установление местонахождения двух определенных ящиков».
Итак, когда БНД благодаря подслушиванию узнала, в какое время и с помощью каких транспортных средств советские дипломаты направились из Бонна к месту катастрофы, был произведен обыск почтовых мешков, а один из моторов самолета ИЛ-18 доставлен в Центр БНД. Естественно, это не ускользнуло от внимания советской стороны. В конце концов советскую дипломатическую почту, хотя и с задержкой, доставили получателю, но относительно мотора официальное заявление гласило, что найти его не удалось. Вся эта операция проводилась под грифом «совершенно секретно». БНД игнорировала все протесты советской стороны. Советская сторона знала о подслушивании и выражала свое законное негодование самым категорическим образом. Запись на магнитофонной ленте, осуществленная в рамках операции «Картауна», сообщала: «Следует отметить протест Смирнова, представленный статс-секретарю Карстенсу вечером 29 марта по поводу задержания захваченной дипломатической почты… 2 апреля Смирнов заявил в связи с исчезновением мотора, что, как ему представляется, могла быть захвачена и увезена также дипломатическая почта, поскольку вполне правомерно предположить, что если что-то уже конфисковано (доказательства такого акта имеются), то могут конфисковать и другие предметы…»
