Он облизал сухие губы, с трудом сглотнул, кашлянул, прислушиваясь к ощущениям. Кажется, слабая боль где-то в груди, слева… Сердце? Он вытащил из-под простыни руку, с трудом поднял, пытаясь рассмотреть. Рука была незнакомой: худые бледные пальцы, выпирающие узлы фаланг, синеватые ногти. Он потрогал лоб, щеки, губы…
В палату влетела белая бабочка, и он стал водить за ней взглядом. Она кружила, неровно взмахивая крылышками, и ему казалось, что она вот-вот упадет. Почему-то он знал, что, если она упадет, будет плохо. Он представил себе, что она падает на пол, бьется, не может взлететь. Он почему-то знал, что она не должна упасть, иначе случится… что-то. Бабочка, покружившись, полетела к окну и, вместо того чтобы вылететь в открытую его половину, ударилась в закрытое стекло. Он услышал легкий стук и вздрогнул. Бабочка упала на подоконник, и он подумал, что она умерла. Она лежала неподвижно, потом дрогнула и забила крылышками, но взлететь не смогла. Он почувствовал резь в глазах, по вискам побежали холодные струйки, и он понял, что плачет. Опираясь на кровать рукой, он попытался подняться. Сердце готово было выскочить, в затылке забило молотом, ударила резкая боль в позвоночник. Он всхлипнул и спустил на пол ногу — одну, потом другую. Посидел на койке, приходя в себя, и попытался встать, подтягиваясь на руках, ухватившись за спинку кровати. Вскрикнул, когда иголка капельницы, о которой он совершенно забыл, вырвалась из вены и закачалась маятником, роняя на пол капли. Он стоял босой на пластиковом полу, чувствуя дрожь в коленях; белые стены медленно оборачивались вокруг своей оси, резко пахло лекарством. От вида крови, выступившей на сгибе локтя, он почувствовал дурноту и закрыл глаза.
Держась за стену, он добрался до окна. Бабочка посмотрела на него выпуклыми бусинками глаз. Сейчас, сейчас, пробормотал он и не услышал собственного голоса. Вытянул руку, попытался взять бабочку дрожащими пальцами, промахнулся. Ее крылышки дрогнули, и он попытался еще раз. Попытка удалась — ему удалось сжать ее, сложенную, как крохотный листик бумаги, двумя пальцами, и он, навалившись на подоконник, выбросил бабочку из окна. Он смотрел, как она невесомо падает, покачиваясь в потоках воздуха, и ощущал такую горечь, такую боль и безнадежность, что перехватило дыхание. Вдруг бабочка взмахнула крылышками и рванулась в сторону…
Он стоял, бессмысленно улыбаясь, всхлипывая, не в силах оторвать пальцы от подоконника, а потому приподнимал плечо и терся об него лицом, убирая слезы, испытывая такое счастье, что все остальное было уже неважно: ни дрожь в коленках, ни тошнота, ни усиливающаяся боль в затылке.
Он услышал женский крик и звук хлопнувшей двери. Его потащили куда-то и уложили, он слышал возбужденные голоса. Над ним склонилось незнакомое лицо мужчины, он видел, как шевелятся его губы, но звука не было. Он попытался сказать «бабочка», но не сумел — язык и губы ему не повиновались.
— Что? Что вы сказали? — кричал доктор. — Настя, капельницу! Вы меня слышите?
Ему удалось наконец едва слышно выговорить «бабочка», и, счастливый, он закрыл глаза.
— Что он сказал? — Доктор повернулся к сестричке.
— По-моему, он сказал «бабочка»!
— Бабочка? — удивился доктор. — Почему бабочка? Вытрите ему лицо!
Девушка промокнула салфетками лицо мужчины, сказала удивленно:
— Он плачет!
— Ничего, это пройдет, это шок. Проверьте давление, готовьте его на «эмэрте.»
Глава 14. Рутина и недомолвки
— Придется его забрать, — сказала Вера. — Черт, некстати! Доктор сказал, они заканчивают тесты, через неделю можно.
Они сидели в кухне, пили красное вино и разговаривали негромко. Им было что обсудить.
— Память вернулась?
— Пока нет. Он не настаивает, но… сам понимаешь. Если бы ты знал, как я устала! Не знаю, как выдержу…
— Черная полоса, Верочка. Это временно, это пройдет. На твоем месте я бы не торопился его забирать, сначала разберись с Таткой.
— А если он вспомнит? Пусть лучше дома, на глазах.
— Ты права. Кстати, давно хотел сказать, что твоя Светка стерва. Как ты ее терпишь? Она все время спрашивает у меня про Пашку, с намеком, что я здесь никто и вот-вот вернется настоящий хозяин… понимаешь, о чем я? Нечего ей здесь делать, когда он вернется.
— Да все я понимаю! — с досадой сказала Вера. — Успокойся, что-нибудь придумаю. Она уже попросила прибавку, я пока ни да ни нет. Теперь будет предлог.
— Прибавку? Ну, дрянь! Ты слишком ее распустила, я давно говорил. Послушай, я тут недавно встретил одноклассницу, только что развелась, сидит дома, будет рада любой работе. Хочешь, приведу?
— Что за человек?
— Нормальная девчонка, медсестра, между прочим. Можно сэкономить на сиделке. Свое место знает, будет благодарна, и платить можно поменьше. Кстати, что ты решила насчет дяди Вити? Он со мной не здоровается, я уверен, что он настраивает против меня персонал. Ты с ним говорила?
— Говорила. Понимаешь… — Вера замялась.
— Ты ему сказала, что пора на пенсию?
— Володя, он остается. — Она не смотрела ему в глаза.
— Остается? Ты в своем уме? Мы же все обсудили! — Володя вскочил, снова сел. — Почему?
— Перестань! — Вера повысила голос. — Он очень много значил для нашей семьи, для мамы. Мы ему очень обязаны…
— Ну и что! Он тормозит производство, он сплетничает, он просто старый дурак, неужели ты не понимаешь?
— Это ты не понимаешь! Он занимался Таткой, он добился, что ее признали психопаткой, он нашел приличное заведение. Он знает что делать, у него все схвачено. Я попросила его найти новую лечебницу, он все устроит. Он нам нужен. Пока во всяком случае.
— Да лечебниц полно, были бы деньги! Тем более диагноз налицо, ее примут без проблем, только плати. Верочка, мы же все обсудили, и я не понимаю…
— Володя, будет так, как я сказала. — Тон у Веры был жесткий; она наконец взглянула ему в глаза. — Пока. А там посмотрим. Знакомую приводи, Светке завтра же скажу, пусть убирается к чертовой матери.
— По-моему, ты делаешь ошибку. — Володя сбавил тон. — Коллектив расколот, люди выжидают, никто не хочет работать. Меня по десять раз на дню спрашивают, когда он вернется. Они все еще ждут его, представляешь? Я бы убрал всех «стариков» и набрал новых ребят. А тут еще дядя Витя путается под ногами… Неужели ты не понимаешь, что его нужно убрать в первую очередь? Он старый дурак, его поезд давно ушел, кроме того, интриган. И всю Пашкину рать туда же. Они меня ни в грош не ставят, ты себе не представляешь…
— Успокойся! Уберем со временем. Дай разобраться с этими двумя, не нужно меня торопить… пожалуйста. Не мучай меня, мне и так хреново. Просто подставь плечо.
Володя вздохнул и промолчал…
* * *
… — Это наш дом, — сказала Вера. — Добро пожаловать.
