— Да, могу, — ответила она, отчаянно радуясь, сама не зная чему.
— Видите ли, моя мама много лет разводит цветы и очень хорошо в них разбирается.
— Да, я знаю, мне Дмитрий Ковалев говорил, что у вас перед домом какая-то уникальная клумба, которую ваша мама сама разработала.
— Да, но это сейчас не важно. Дело в том, что есть такая наука, флористика, и в ней существует язык цветов.
— Язык цветов?
— Да. Каждому цветку присуще свое значение, и, составляя букеты определенным образом, можно донести до того человека, которому они предназначены, любую мысль. Например, подаренный желтый мак предвещает богатство и успех, темно-розовая роза — благодарность, а роза без шипов — любовь с первого взгляда. Понимаете?
— Кажется, да. — Лиля даже дыхание затаила, так ей было интересно. — И что, ваша мама смогла расшифровать смысл, скрытый в цветах, оставленных на груди у жертв?
— В том-то и дело, что да. Это я ее натолкнул на эту мысль, сказав, что подбор цветов на первый взгляд выглядит очень странным. Цветок лайма, тигровая лилия, гортензия… Это не может быть бессмыслицей.
— И что именно сказала ваша мама?
— Что цветок лайма — символ измены. Вера изменила мне, а потом бросила, предпочтя более успешного и богатого мужчину. И оставив на ее груди именно этот цветок, убийца как бы намекнул именно на то, что она — изменница.
— Так, это понятно. — У Лили внезапно пересохло в горле. — А тигровая лилия?
— Это символ самонадеянности и гордости. Вторая жертва, Ольга Разумовская, принимала участие в конкурсе красоты, да еще не обычном, а для полных женщин. Она хотела выделиться, хотела всем продемонстрировать свою исключительность. Ею двигала гордыня. Так что в этом случае все тоже совпадает. Лиля, скажите мне, убитая директор интерната была хорошим человеком?
— Нет, — медленно ответила она. — Судя по всему, Ирина Тимофеевна была очень плохим человеком. Интернат стал для нее местом удовлетворения амбиций и источником дохода, а до детей ей не было никакого дела.
— Тоже все сходится, — в голосе Лаврова послышалось удовлетворение. — На теле этой женщины убийца оставил гортензию — символ бессердечности. Он наказывает своих жертв за их грехи. И это свидетельствует о том, что мы действительно имеем дело с маньяком.
— Сергей, я могу вас попросить, — хрипло сказала Лиля, — вы сейчас рядом с Валерией Сергеевной?
— Да, она осталась сегодня дома, а у меня выходной. Вы хотите, чтобы я у нее что-то уточнил?
— Да. Спросите у нее, что символизируют цветы каштана.
— Найден еще один труп?
— Нет, пока нет. Мне полчаса назад принесли на работу букет из цветущих каштанов.
— Да вы что! Лиля, вы понимаете, что это может быть опасно?
— Я не наивная девочка и вполне могу за себя постоять, — сухо сообщила она. — Пожалуйста, спросите у вашей мамы про каштаны.
— Сейчас. — В трубке послышались тяжелые, удаляющиеся шаги, почему-то Лавров не взял телефон с собой, глухие голоса, мужской и женский, снова шаги. — Лиля, мама сказала, что каштан на языке цветов означает «рассуди меня».
— Рассуди меня, — повторила Лиля. — Что ж, будем считать, что я получила его послание. Мне кажется, что он не собирается меня убивать. По крайней мере, пока. Он приглашает меня в игру.
* * *
В кабинете у майора Бунина из-за открытой форточки было довольно прохладно, но собравшиеся этого, казалось, не замечали. Даже Лилия Ветлицкая. Бунин, Воронов, Лавров и она собрались вместе, чтобы обсудить информацию, которую им сообщила Валерия Сергеевна Лаврова, Лавра.
— С самого начала мне эти цветы не понравились, — ворчал Бунин. — Я всю башку сломал, что с ними не так? Почему они странные такие? Не розы-нарциссы, а с вывертом. А тут вон оно что, эта нелюдь нам послания зашифрованные шлет. А если бы мы их не расшифровали? Это ж додуматься надо, язык цветов. Надо же.
— Так-то это несложно, — пожал плечами Лавров. — Моя мама же догадалась, и думаю, что любой человек, который по роду деятельности вращается в цветочном бизнесе, тоже догадался бы. То, что это послание, всплыло бы все равно. Вопрос времени.
— А если бы мы сами не догадались, то, думаю, что он бы нашел способ нам подсказать, — задумчиво сказал Дмитрий Воронов. Лавров знал его плохо, Воронов появился в отделе, когда сам Сергей из него уже ушел, так что по службе им пересечься не довелось. — Думаю, что рано или поздно на тайный смысл, скрытый в цветах, наше внимание обязательно бы кто-нибудь обратил.
— К примеру, моя мама. — Голос Лаврова прозвучал резче, чем ему бы хотелось. — Парни, давайте расставим все точки над «i». Я никого не убивал. Ни Веру, ни остальных. Здоровьем сына клянусь. И если у вас есть хоть малейшие сомнения в том, что это не я, тогда давайте я отсюда просто уйду.
— И куда пойдешь? — Бунин посмотрел насмешливо, но не обидно. — В самодеятельные Наты Пинкертоны? Я ж тебя, Серега, знаю, ты упертый до невозможности. Будешь в одиночку действовать, путаться у нас под ногами, смешивать карты. Нет уж, сиди тут, у нас на глазах. И тебе полезнее, и нам спокойнее.
— Иван, я…
— Да успокойся ты, Лавров, что ты как институтка, ей-богу. Все, кроме самых упертых, понимают, что это не ты. А на упертых что внимание обращать?
— Я должен его поймать. — Лавров просто физически чувствовал, как к нему возвращается его былая решительность. Будто свежую кровь пустили в вены. — Это мой шанс вернуться к нормальной жизни, понимаешь?
— Серега, вот только частного сыщика все-таки не изображай, очень сильно тебя прошу. И так трупов хватает, еще с твоим возиться неохота. Нам вон еще Лильку охранять.
— Не надо меня охранять, — окрысилась Лиля. — Я сама могу за себя постоять. Да и не будет он меня убивать, я ж сказала.
— Сказала она… — В голосе Бунина послышалась нежность, и Лавров вдруг с изумлением обнаружил, что чуть ли не ревнует. Последние дни он то и дело замечал в себе какие-то странности. — Психиатра бы надо хорошего пригласить. Такого, чтоб был в состоянии оценить, что в голове у этого маньяка. Пусть специалист нам скажет, что это он с тобой играет, а то, не ровен час…
— Ребята, на самом деле, самое главное понять, маньяк это или нет, — вступил в разговор Воронов, который до этого в основном молчал и, казалось, думал о чем-то своем.
— В смысле? — Лиля непонимающе уставилась на него. — Ты хочешь сказать, что все эти выкрутасы с цветочными посланиями — дело рук нормального человека?
— Я хочу сказать, что кто-то может просто конспирироваться под маньяка. Мимикрия, понимаешь. Вполне возможно, что цель убийцы — избавиться именно от кого-то из жертв. А маньяком он просто притворяется, чтобы ввести нас в заблуждение. Помните, как в деле Гоголина? Я пять лет думал, что мой сын стал жертвой маньяка, а убийца оказался вполне себе вменяемым и убивал из простой ревности. (Подробнее в романе Людмилы Мартовой «Февральская сирень». — Прим. авт.) Я чуть с ума не сошел, чудом не спился, а все оказалось так просто. Понял бы сразу, еще несколько человек остались бы в живых.
