Кто мог ненавидеть ее настолько, чтобы лишить жизни? На этот вопрос не было ответа. Все люди, которые когда-либо пересекались с нею на жизненном пути, говорили о ней плохо. Очень плохо. Но убить? Родственники, коллеги, настоящие и бывшие, немногочисленные друзья и просто знакомые пожимали плечами. Таких сильных эмоций Колпина не вызывала ни у кого.
Вспомнился случай с незадавшимся усыновлением, когда одна женщина очень хотела забрать себе мальчика из интерната, но его под нажимом Колпиной отдали в другую семью, причем за границу, в Италию. Женщина эта плакала, кругами ходила вокруг интерната, чтобы увидеть приглянувшегося мальчишку, пыталась уговаривать Колпину, умоляла, даже на коленях стояла, но изменить ничего так и не смогла. Мальчика увезли, переведя на счет интерната круглую сумму спонсорской помощи. Как водится, эти деньги Колпина потратила на себя — на покупку нового служебного автомобиля и ремонт в своем кабинете.
Елену Петрову, а именно так звали женщину, нашли и допросили, но ничего к этой истории она добавить не смогла. Колпину она ненавидела и презирала, но понимала, что мальчишке за границей будет лучше, а потому смирилась.
— Я же одна живу, — говорила она сотрудникам полиции, вытирая слезы, которые струились из-под очков с сильными диоптриями. — У меня, конечно, работа есть и квартира, но я ребенку, кроме любви, мало что могу дать. У меня своих детей быть не может, и муж потому от меня ушел, вот я и решила, что хоть кому-то моя ласка сгодится. Но в Италии тепло, там образование хорошее, у семьи этой дом на море, доход — не чета моему. Мальчику там лучше будет. Меня взбесило, конечно, что она его за деньги продала. Она ведь мне так и сказала, принесешь сто тысяч, будет ребенок твой. А откуда у меня такие деньги.
— А как вы собирались усыновить ребенка, если вы в разводе? — уточнил Бунин. Что-то в этом рассказе ему не нравилось.
— Так я мужа уговорила не оформлять развод, пока я ребеночка не подберу. Он согласился. Понимал, что мне это важно. Живем мы отдельно, а по документам муж и жена. Я сейчас документы на другого малыша оформляю, из Дома малютки. А потом сразу разведемся.
Елена Петрова имела веский повод ненавидеть Ирину Колпину, однако тихая и скромная менеджер по продажам никак не походила на убийцу еще пяти человек, тем более что все ее мысли сейчас были о будущем ребенке, которого примерно через месяц она уже могла забрать домой.
Успешная предпринимательница Ольга Яковлева тоже с ходу опровергла домыслы о том, что у ее тети Людмилы Яновской могли быть враги.
— Что вы. — Она даже засмеялась, услышав просьбу подумать, кто мог желать смерти ее тетке. — Она за свою жизнь мухи не обидела. Удивительно светлый был человек. А уж как ее ученики любили.
— Что ж не проведывали ее ученики-то? — спросил Дмитрий Воронов, проводивший беседу с Яковлевой. — Одиноко жила ваша тетя.
— Так ведь у каждого своя жизнь, — покачала головой Яковлева. — Я на своем примере знаю, как это трудно — помнить о чем-то еще, кроме своего бизнеса. У людей семьи, работа, проблемы. Вроде и надо бы одинокую старуху проведать, а некогда. Так что я никого не осуждаю. И тетя никого не осуждала.
Елена Панфилова на вопрос о том, кто мог хотеть избавиться от больной матери, и вовсе ответила неадекватно.
— Так и запишите, что я хотела, — с вызовом в голосе заявила она. — В глубине души, конечно. И муж мой хотел, потому что в доме все пошло кувырком. Вы знаете, каково это с утра до вечера слышать стоны? Вы думаете, можно привыкнуть к тому, что в доме пахнет лекарствами и мочой, что человек, который тебя вырастил, превращается в беспомощное растение? Она же только мычала и ресницами хлопала, вот пойди пойми, что болит, что хочет, чем помочь. Мы мучились, она мучилась, да мы бога молили, чтобы это все поскорее закончилось. Я и в передаче на телевидении сказала, что это невыносимо — любить и ненавидеть родного человека одновременно, а приходится, и все из-за болезни этой проклятой.
И, сказав это, она горько заплакала.
Кружков и стрелочек на лежащем перед Лавровым листочке становилось все больше. Информация систематизировалась и укладывалась в голове на отведенные ей полочки и ячейки. Он точно знал, что так ничего не забудет, не потеряет, и в нужный момент любая деталь будет услужливо вытащена подсознанием из закоулков памяти и использована по назначению. Именно так он еще совсем недавно распутывал самые сложные дела.
Лавров не сомневался, что и в данном случае преступник будет наказан. Как там говорил товарищ Жеглов? Наказаний без вины не бывает? Так и вины без наказания тоже не бывает. Не по справедливости это, а жизнь на самом деле очень справедливая штука. Рано или поздно, а возмездие настигает за любые грехи, даже самые незначительные.
Он отшвырнул карандаш и с хрустом потянулся, разминая затекшую спину. Ну почему так получается, что у каждого человека обязательно есть скелет в шкафу? Почему нельзя жить, не нанося никому ран, не причиняя боли, не предавая, не обгоняя на виражах, не ставя подножек? Риторические вопросы не требовали ответа, да и не знал никто ответа на них. Практически любую из жертв было за что не любить, да что там не любить, ненавидеть.
Если бы убийца был психом, то вполне возможно, что его целью было бы выражение именно этой нехитрой мысли — все мы живем, порождая смертельных врагов. Но согласно психиатрическому заключению, теперь уже по настоянию Лилии Ветлицкой, сделанному по официальным каналам, психом и маньяком он не был. Эту информацию пока держали в тайне от средств массовой информации, чтобы преступник оставался в неведении, что они поняли его хитрость. Однако, по большому счету, это ни к чему не приводило. Новых жертв, к счастью, не было, равно как и сдвигов по расследованию предыдущих убийств. Первое вселяло осторожный оптимизм, за второе руководство снимало головы. Следователь Бакланов, как казалось Лаврову, вообще уже поседел. Хотя Бакланова ему было не жалко.
Вот за Бунина и Воронова, которые в последнюю неделю даже спать домой приходили не всегда, он переживал. И за Лилю. Она еще больше похудела и осунулась, видно было, что расстраивается по-настоящему. Почему именно это преступление стало для нее очень личным? У Лаврова не было ответа на этот вопрос, причем ему казалось, что сама Лиля ответа не знает тоже.
Мысли привычно съехали на нее. Он вспоминал, как ветер взметает ее легкие волосы, как развевается тонкий шелковый, не совсем по погоде, шарф на длинной шее, как поблескивают на солнце маленькие бриллиантики в прозрачных розовых мочках ушей, как она морщит тоненький носик, когда смеется, как двигается ее горло, как она теребит часы на изящном запястье.
Лавров всегда исподтишка разглядывал ее, когда они встречались. Больше всего на свете ему хотелось узнать, какая она на вкус, насколько мягкая и нежная у нее кожа, как она двигается и стонет в порыве страсти. По ночам он представлял строгую и неприступную Лилию Ветлицкую в постели, своей постели. Воображение услужливо подсовывало ему картины, от которых он вдруг забывал дышать. В его фантазиях она изнеможенно падала на подушки, закрывала глаза в блаженной истоме и вдруг протягивала руку, чтобы взъерошить ему, Лаврову, волосы на затылке. Когда-то, в детстве, так делала мама, а потом он вырос и стал стесняться этого жеста, и мама быстро от него отучилась, уважая сыновнюю взрослость, и так и не приучилась обратно, хотя с годами он стал просто мечтать, чтобы она ерошила его волосы. Она, а теперь еще и Лилия Ветлицкая. Хотя всем понятно, что этого никогда не будет. Делать ей нечего, как ерошить волосы какому-то там Лаврову. Неудачнику и слабаку.
