На ферме куры были те самые, из детства. Лиля, повязав голову снятым с шеи шелковым платком на деревенский манер, долго смотрела, как они бродят по двору, заполошно вскидывая крылья при приближении степенно вышагивающего петуха. Петух был таким важным, что напоминал индюка. И смотрел на кур сверху вниз, словно он был падишахом в окружении наложниц в пестрых костюмах.
После кур пошли к осликам, живущим за крепко сбитой деревянной перегородкой. Один ослик был побольше, другой поменьше. Их разрешали кормить, Лавров достал пакетик с какими-то твердыми травяными трубочками, оказавшимися специальным кормом для коз, и высыпал по чуть-чуть в мальчишечьи подставленные руки, сложенные лодочкой.
На лице Матвея и Степы был написан неприкрытый восторг, Гришка казался похож на первооткрывателя, исследующего неизведанные земли. Ослики вытягивали морды между досками, тыкались мокрошлепыми губами в детские ладошки, аккуратно брали еду, чуть прикусывая тонкие пальцы. Щекотно, не больно.
Лиле вдруг так сильно захотелось попробовать, каково это — ощущать мягкую шерсть под своими пальцами, влажность губ, собирающих последние крошки, нежную косоватость взгляда доверчивых глаз из-под длинной челки, будто говорящих «знаю-знаю, ты меня не обидишь».
Будто прочитав ее мысли, Лавров шагнул к ней и протянул пакетик. Лиля послушно подставила руку, в которую он высыпал корм, и подошла поближе. Маленький ослик, отвернулся от мальчишек и послушно подошел к ней, высматривая лакомство. Она протянула руку и счастливо засмеялась, почувствовав аккуратное, нежное прикосновение.
Лавров искоса наблюдал за ее раскрасневшимся лицом, непослушной прядью волос, выбившейся из-под косынки, горящими глазами. Она была совсем другой, не такой, как в кабинете у Бунина или на месте преступления. Более свободной, что ли. И такой своей, что у него даже кончики пальцев закололо от невыносимого желания погладить ее по щеке, которая казалась бархатной на весеннем легком ветру.
В баню пошли по очереди. Сначала Лавров от души, но осторожно попарил мальчишек, которые визжали и смеялись, когда он охаживал их веником, вылил на них по ведру прохладной, но не ледяной воды, отправил их в фермерский дом пить чай и сам залез на полок, прогреться и прогнать из головы непонятно откуда поселившийся там туман.
В жарко натопленной бане он впервые за долгое время позволил себе расслабиться. Сведенные мышцы понемногу отпускало. Скрученные в проволоку нервы уже не звенели и, погружаясь в полудрему, Лавров с удивлением подумал, что за два года жизни в мамином доме почему-то ни разу не догадался затопить баню.
Он перевернулся на живот, подложив под голову руки, и незаметно для себя уснул, и снилась ему Лиля Ветлицкая, которая шла к нему по деревенскому двору, обнаженная и прекрасная. У нее было совершенное тело, на которое хотелось смотреть, не отрывая глаз, гладить одним движением от изумительной шеи до тонких аристократических лодыжек, прижимать к себе, вминать под себя, пронзать, чтобы она кричала и плакала, но не от боли, а от счастья.
Лавров проснулся от того, что ему стало неудобно лежать на твердых досках. Жар желания, бушевавший в нем, был сильнее жара натопленной русской бани. Он перекатился на спину и скосил глаза, чтобы оценить масштабы настигшего его бедствия. Два года у него не было женщины. После предательства Веры он не мог смотреть ни на одну из них. Все женщины казались ему коварными, расчетливыми тварями, думающими только о деньгах.
Как-то ему попался на глаза фантастический фильм «Похитители сущностей». Лавров не любил фантастику, но от скуки и безделья в последнее время смотрел все подряд, не особенно вдумываясь в смысл. Этот фильм его зацепил. Речь в нем шла об инопланетных существах, внешне полностью копирующих людей, но не имеющих души, а вместе с ней и базовых нравственных понятий. Любовь, стыд, страдания, терзания были им неведомы. А потому встреча с ними была непредсказуема и страшна. Нападая на человека, они похищали его сущность, оставляя лишь пустую оболочку, также неспособную чувствовать.
Женщины стали для Лаврова чем-то вроде похитителей сущностей, инопланетными существами, лишенными души. Исключение составляла только мама, до сих пор убивавшаяся по отцу, так и не принявшая его смерть. И Лиля Ветлицкая, которая была слишком земной и в то же время очень эмоциональной, чтобы казаться бездушной инопланетянкой.
Желания, которые она вызывала в Лаврове, тоже были очень земными, настолько земными, что он уже изнемогал от неистового буйства плоти. Пробормотав замысловатое ругательство, он соскочил с полки и, зачерпнув ковшиком ледяную воду из стоявшей в предбаннике кадушки, с размаху плеснул ее себе в пах. Холод обжег его, заставив задышать открытом ртом. Зато стало легче.
Облившись еще раз, теперь уже с головы до ног, Лавров выскочил в предбанник и стал одеваться. В голове прояснилось. Ему вдруг показалось, что в фермерской бане, в которую он попал по воле случая, он смыл с себя все плохое, что случилось с ним за последние два года. Старый Лавров утек вместе с грязной водой в водосток в полу, а новый Лавров, в жизни которого теперь все должно было быть хорошо, толкнул деревянную дверь и вышел на широкий, засыпанный чистой соломой двор, полной грудью вдохнул прозрачный апрельский воздух и зашагал в сторону дома, где его наверняка уже ждали.
В избе, такой же основательной, просторной и вылизанной, как все кругом, пахло горячими сладкими плюшками и маринованным мясом. От этого аромата у Лаврова что-то сдвинулось в голове, а рот моментально наполнился слюной.
— Проходи, — приветствовал его фермер, которого звали Федором. — Сейчас я на терраске мангал разведу и мясо пожарю, а то, вон, мальцы есть хотят. — Гриша, Степа и Матвей действительно напоминали троицу голодных щенков, преданно глядящих на хозяина, не перепадет ли косточка.
— Я помогу, — щурясь от неловкости, сказал Лавров. Отправляясь в контактный зоопарк, он не был готов к тому, что за ними тут будут так ухаживать.
— Да ладно, ты ж из бани, так и простыть недолго, — Федор усмехнулся добродушно и, словно прочитав лавровские мысли, сказал: — Ты не думай, так-то у нас застолье и баня в обязательную программу не входят. Просто мальцы ваши уж очень моей Марье в душу запали. Свои-то дети выросли, живут далеко, внуков не чаще раза в год видим. Вот она и раскисла малость. Сразу ж видно, что вы люди хорошие. Вон, сироту привечаете. Так что вас уважить, все равно что ангела поцеловать.
Марья Алексеевна увела в баню Лилю, и Лавров моментально расстроился. В ее отсутствие он чувствовал себя так, как будто у него отрезали ногу или руку. Высушив у печки голову (нет, надо подстричься, негоже в таком виде перед Лилей выхаживать), он оделся и вышел на улицу, чтобы все-таки помочь Федору с шашлыком. Мальчишки увлеченно смотрели какое-то кино по телевизору, им он был сейчас совершенно не нужен.
Угли раскалились докрасна, поднимающегося над решеткой жара было в аккурат достаточно для того, чтобы мясо быстро пожарилось и не высохло. Федор ловко управлялся с шампурами, Лавров действительно был ему совершенно не нужен и, чтобы не путаться под ногами, он сбежал с крыльца. Ноги сами привели его к бане, за дверью которой слышалось оживленное шебуршание. Не отдавая себе отчет, что он подслушивает, Лавров замедлил шаг и навострил уши. Дверь открылась, чуть не стукнув его по носу, и на пороге появилась распаренная и счастливая Лиля.
