Чувство тревоги не отпускало. Матвей и сам не знал, чего он так боится. Встретившийся им на дороге дядька был не страшным. Тревога была вызвана не встречей с ним. Ее источник крылся здесь, в доме.
Включив телевизор, который заглушил звуки из кухни, мальчик стал обходить комнату, пытаясь понять, что в ней не так. Белые тюлевые шторы на окнах. Деревянная мебель, как нельзя более подходящая к самому дому — сосновый буфет с массивными чашками, дубовый стол, резные спинки стульев.
На стенах висели фотографии, и Матвей подошел поближе, чтобы их разглядеть. Когда-то у него тоже были семейные фотографии, на которых был изображен он сам и мама. Альбомы остались в той квартире, которую сдавала тетка, и Матвей переживал, что чужие люди выбросят их за ненужностью.
На одной из фотографий Илья Широков стоял за треногой телекамеры и снимал ледоход на реке. На другой он широко улыбался, обнимая за плечи маленького мальчика, видимо, сына, оставшегося после развода жить с матерью. На третьей ел шашлыки в компании каких-то незнакомых людей. На четвертой обнимал за плечи пожилых мужчину и женщину, видимо, родителей. Фотографий было много. Илья Широков на них ел, пил, улыбался, спорил, снимал, разговаривал с разными людьми, лица которых Матвей сейчас рассматривал с каким-то болезненным любопытством.
У одной из фотографий он остановился как вкопанный. Изображенного на ней человека Матвей знал, точнее, один раз видел, но сейчас узнал. И от этого человека, несомненно, и исходила угроза, будто разлитая внутри этого дома. Нужно было срочно предупредить Лилю. Матвей был умным мальчиком, жизнь заставила его рано повзрослеть и все время быть начеку. Находясь рядом с Лилей, он слушал ее разговоры. Он знал, что вместе с Лавровым она ищет убийцу, забравшего жизнь у Степиной матери, Колпиной и еще нескольких человек. Каким-то шестым чувством, доселе неизведанным, но острым, Матвей понимал, что на фотографии именно убийца, и Лиле следовало про это знать.
На цыпочках он вышел в прихожую, быстро натянул потертые кроссовки, накинул на плечи рюкзачок, сделал шаг в сторону кухни и понял, что опоздал. Из-за звука громко работающего телевизора он не слышал ни шума подъезжающей машины, ни звука открывающейся двери. Человек с фотографии был уже в доме.
Стараясь действовать беззвучно, Матвей приоткрыл входную дверь и выглянул во двор. Собаки по-прежнему сидели в вольере, так что путь к воротам был открыт. Матвей заколебался. Он не мог бросить Лилю в беде, а в том, что ей угрожает опасность, он не сомневался. Но и помочь он ей тоже не мог, худенький десятилетний мальчишка. Выход был только один — найти и привести сюда Лаврова. Вот только для этого нужно было выбраться из этого дома, не привлекая внимания. А для этого нужно было хорошенько подумать, чтобы не наделать глупостей.
Он прикинул расстояние от крыльца до ворот. Залают собаки, если он бросится отпирать засов? Несомненно. Вниз к дороге ведет только та узкая тропинка, по которой они приехали. Если его хватятся, то бросятся в погоню и обязательно поймают до того, как он успеет добраться до Лаврова. Тогда надо действовать иначе. Мальчик тихонько вздохнул и стремглав ринулся к воротам. В голове у него возник четкий план.
Отодвинув щеколду и толкнув калитку, чтобы она открылась настежь, он вовсе не стал выскакивать на улицу и бежать со всех ног. Не обращая внимания на истошно залаявших собак, он, наоборот, метнулся обратно ко входу в дом, заскочил в первую попавшуюся комнату и спрятался на подоконнике за шторой.
— Кто там у тебя? — услышал он резкий, отрывистый голос убийцы.
— Мальчишка, она с мальчишкой приехала.
— Идиот, что же ты сразу не сказал. Его надо догнать. А ты, тварь прокурорская, давай, двигай к выходу, и без фортелей, а то пристрелю. Сама понимаешь, мне терять нечего.
— Оставь в покое ребенка, — это сказала Лиля, и Матвей чуть не заплакал, что она в такую минуту думает о нем.
— Извини, подруга, не могу. Он слишком много знает. Но ты не переживай, больно вам не будет, ни тебе, ни ему. Сейчас я вас свяжу и оставлю тут до вечера. Так что до темноты поживете еще.
— Зачем? — Голос Лили был неестественно спокоен.
— Так мизансцену надо выстроить. — Убийца коротко хохотнул. — Алиби себе обеспечить. Придумать, как и где вас убрать, чтобы на меня никто не подумал.
— Конечно, тебе хотелось, чтобы подумали на Ковалева. Да?
— Если он сдохнет в своей реанимации, то так и будет. — В голосе полыхнула ненависть и тут же угасла. — Вы с мальчонкой никакого отношения к ковалевским преступлениям не имеете. С вами произойдет несчастный случай. Так бывает. Ну что, поймал? — Последнее уже относилось к вернувшемуся Широкову.
— Его нигде нет.
— Что за ерунда, он не мог далеко убежать. Собаки подняли шум сразу, и дорожка тут только одна. Он даже до трассы вряд ли успел бы добраться.
— А я говорю, что его нигде нет. — В голосе оператора слышалась близкая истерика. — Ты вообще что творишь? Ты во что меня втягиваешь, падла?
— Молчи, урод. — Убийца перешел на визг, и Матвей на время даже перестал разбирать слова. — Вот что, я знаю, что я с вами сделаю. С вами со всеми.
Раздался глухой удар, стон, кажется Лилин, звук падения тела, грохот перевернувшейся табуретки и новый вскрик Широкова:
— Не надо. Прекрати! Прекрати, я сказал!
Еще один удар, снова стон, теперь мужской. Снова падение, сопение, затем выдвинули ящик стола, скрипнула буфетная дверца. Матвей, весь превратившийся в слух, пытался представить, что сейчас происходит на кухне. Больше всего на свете он мечтал оказаться как можно дальше от этого места, но он все рассчитал правильно, пока убийца здесь, бежать нельзя. Его сразу же поймают, и тогда ни у него, ни у Лили не останется ни малейшей надежды на спасение. Нужно ждать, пока убийца уедет отсюда, чтобы хорошенько приготовиться. И уже тогда выбраться из дома и броситься на поиски Лаврова. До вечера есть время. До вечера их убивать не будут.
Мальчику требовалась вся его выдержка, чтобы сидеть неподвижно. Он слышал, как убийца ходит взад-вперед, под тяжелыми шагами скрипели деревянные половицы. Что-то зашуршало, затем тяжелое проволокли ко входу. Бум-бум-бум, отозвались ступеньки крыльца. Через открытую форточку было слышно, как лязгнула щеколда, то ли на сарае, то ли на бане. Нет, на бане не было замка, вспомнил Матвей. Значит, все-таки сарай. Снова шаги, снова шуршание чего-то, волочимого по полу. Бум-бум-бум, бряк, звяк. Каким-то открывшимся седьмым чувством Матвей понял, что Лилю и Илью связали и перетащили в сарай до вечера.
Лязг щеколды, закрывающей собачий вольер. Открывающиеся ворота, шум заведенного двигателя. Кажется, уезжает. На всякий случай он выждал еще немного и выбрался из своего укрытия. Входная дверь была заперта, дом пустынен. Часы над столом в кухне показывали начало двенадцатого. Ну надо же, времени прошло всего ничего, а кажется, что он провел в этом проклятом доме полжизни.
Матвей выглянул в окно кухни. По двору бродили выпущенные на свободу ротвейлеры. Так, этим путем бежать точно не получится. Мальчик вернулся в комнату, в которой прятался, влез на подоконник и осмотрел открытую форточку. Через нее у него был шанс выбраться на задний двор и успеть добежать до запасной калитки в стене до того, как собаки его учуют. Глубоко вздохнув от того, что он зря не любит физкультуру, Матвей снял свой рюкзачок, отбросил его в угол, чтобы не мешал, и сосредоточенно полез через форточку наружу.
