— Я нормально, я только очень испугался. Дядя Сережа, вы спасли тетю Лилю?
— Я ее нашел, с ней все хорошо, малыш. — Лавров крепко-крепко прижал Матвея к себе, как будто тот мог убежать. — С нами со всеми теперь все будет хорошо.
С улицы послышался звук визжащих шин, топот ног по дорожке, затем по коридору, и в комнату ворвались Иван Бунин, Дмитрий Воронов и Лилия Ветлицкая.
— Фу-у-у, — мигом оценив обстановку, выдохнул Иван. — Баста, карапузики, кончилися танцы. Что, гражданка, как вас там, Лёка, кажется? Не думали ведь вы, что все так получится? Убеждены были, что обведете нас вокруг пальца? От гордыни это все, от вашей непомерной гордыни. От нее всегда в жизни одни неприятности.
— Ненавижу вас. Всех ненавижу. И не жалею ни о чем. — От лежащей на полу женщины полыхнуло такой ненавистью, что хотелось отшатнуться. Впрочем, она тут же снова свернулась клубочком, баюкая раненую руку, и затянула на прежней тонкой ноте: — Больно, больно, больно…
— Ясно с ней все, — вздохнул Иван. — Ну что, орлы и, — он покосился на молчаливую Лилю, — орлицы. Вызываем «Скорую», грузим подозреваемую и в тюремную больничку увозим. Молодец ты, Лавров, все-таки поймал убийцу своей бывшей жены.
— Это не я, это мама. И Матвей, — признался Лавров и широко, по-мальчишески улыбнулся счастливой и немного смущенной улыбкой. Впервые за два года на душе у него было легко.
Эпилог. Белая роза — эмблема любви…
Женщины — это не слабый пол. Слабый пол — это гнилые доски.
Фаина Раневская
Лиля пошевелила пальцами и с удовлетворением поняла, что они ее почти не слушаются. Пальцы были в тесте. Она месила уже третью порцию, щеки, лоб и кончик носа у нее были щедро припудрены мукой. Она примерилась на глазок и бросила в кастрюлю еще горсть муки, уменьшая вязкость теста.
— Мы не сожрем столько, — авторитетно заявил Лавров, глядя на две огромные доски, на которых лежали готовые к варке манты.
— Мы — сожрем. — Бунин отложил скалку и строго посмотрел на Лилю: — Ну, скоро ты, а то у меня фронт работ освободился?
— Сейчас, Ванечка, — виновато подхватилась она. — Заканчиваю уже.
Собраться вместе после законченного расследования и сообща сначала лепить, а потом есть манты, было ее затеей. Весело пыхтела паром стоящая на плите мантовница. Она месила тесто, Иван его раскатывал, Валерия Сергеевна отвечала за начинку, Воронов и Зубов лепили манты, и получалось у них ровно и складненько. В большой комнате Степка, Гриша и Матвей смотрели какой-то увлекательный фильм про динозавров. В общем, у всех было дело, и всем было хорошо.
На подоконнике в кухне стоял огромный букет белых роз. Лавров, пару дней назад делая предложение, решил не мудрствовать и на язык цветов не переходить. И так он уже надоел до чертиков.
Переживать недавний ужас не хотелось, но Лиля знала, что разговор о Лёке и совершенных ей злодеяниях все равно зайдет обязательно. Такие уж они все были люди. Никогда не оставляли даже малейшей недосказанности.
— Как это ты добилась, что она раскололась? — разговор первым начал Зубов, ничуть не стесняющийся того, что может обращаться на «ты» к великой и ужасной Лилии Ветлицкой, подполковнику юстиции. Но теперь его фамильярность Лилю вовсе не коробила.
— Это не я. — Лиля таинственно улыбнулась и покачала головой. Легкое облачко муки поднялось с ее щек. — Она все рассказала, но не мне. — И замолчала, чтобы поддразнить ребят.
— А кому? — первым не выдержал, естественно, Зубов. Лиля снова улыбнулась. Молодой еще, горячий, но учится, всему учится…
— Лагранжу, — наконец смилостивилась она. — Понимаете, все, что случилось, это последствия психологической травмы, которая была нанесена Лёке в детстве.
— То есть ты хочешь сказать, что психиатрическая экспертиза признает ее невменяемой, и ей все сойдет с рук? — вдруг заволновался Воронов.
— Экспертизы еще не было, — Лиля понизила голос и притворила дверь в кухню, чтобы мальчишки не услышали, о чем они говорят. Они и так еще не совсем оправились от этой истории. — Экспертизы не было, но Лагранж уверяет, что Лёка абсолютно вменяема. Психотравма не приводит к сумасшествию, если ты об этом. А вопрос, что есть норма, он вообще открытый. Никто из нас не может быть уверен, что полностью нормален, ни ты, Леша, ни я, ни, вон, Лавров. — Ее взгляд, брошенный на Сергея, моментально потеплел. Она будто погладила его глазами, и он улыбнулся в ответ легко и открыто.
— Расскажи всем, Лиль, — попросил он в ответ. И она рассказала.
Оля Широкова родилась нежеланным ребенком. Ее мама была уверена, что незапланированное рождение старшей дочери испортило ей молодость, а вместе с ней и жизнь. Дочку она не то чтобы не любила, но держалась с ней строго и холодно, шпыняла по пустякам и ни разу не приласкала.
На контрасте Оля, или как ее звали в семье, Лёка, особенно тянулась к своей тете Миле, старшей сестре мамы. Та, одинокая и бездетная, страстно любила детей, поэтому охотно общалась с племянницей, а когда в семье Широковых родился младший сын Илья, в отличие от Лёки желанный, то и вовсе забрала племянницу жить к себе.
Те годы, которые Лёка провела рядом с Милой, были самыми счастливыми в жизни девочки. Но, когда ей исполнилось двенадцать лет, Мила внезапно вышла замуж за пожилого вдовца с тремя детьми и уехала из областного центра в глубинку, фактически бросив Лёку, вернув ее родителям, как ненужную куклу.
Предательство тетки Лёка переживала остро и болезненно. Ей казалось, что она больше никогда в жизни не сможет никому доверять. Но в институте в ее жизнь вошла Сашка, Александра, Аля, и девушки стали неразлейвода. Их дружбу, казалось, не может разрушить ничто, включая цунами. Но девушки полюбили, и так случилось, что одного и того же человека. В этом не было ничего удивительного, потому что они вообще были очень похожи внутренне. Им нравилась одна музыка, одни книги, они одинаково ощущали запахи, любили грозу и не терпели снег. И Дмитрия Ковалева обе полюбили глубоко и искренне. Только одна безответно.
То, что Митя выбрал Сашку и хочет на ней жениться, стало для Лёки вторым ударом, который она компенсировать уже не смогла. Сначала девушка попыталась покончить с собой, выпив уксусной эссенции, но ее спасли, и она долго лечилась от последствий химического ожога пищевода. Операции следовали одна за другой с небольшими перерывами. Из-за попытки суицида Лёка попала в психиатрическую больницу, правда, ненадолго, потому что нуждалась в очередной операции.
Она терпела мучительные манипуляции, неласковые руки медсестер, осуждающий взгляд матери. В ее жизни не было ничего, кроме боли. Физической и душевной. И последняя разъедала ее изнутри сильнее любой кислоты.
Выдержать боль помогала только ненависть. Цельная, сильная, выкристализовавшаяся ненависть, которая давала силы справиться с атаками боли, потому что дарила надежду на будущее. В этом будущем Лёка должна была отомстить. Объектов для ненависти было три — Мила, Сашка и Митя, и покончить с ними нужно было одним ударом, но так, чтобы они тоже мучились так же сильно, как она, Лёка.
