Как же я от всего этого устала!
Еле доплелась до общаги. Повезло, что Лелька приготовила ужин — отварила похожий на картошку местный овощ и заправила маслом и зеленью. Накормила меня от пуза, веселя забавными историями, которые почему-то совсем не казались смешными.
Когда кухня опустела, Лелька вздохнула и аккуратно взяла меня за руку.
— Катя, сыскарь тебе помог?
— Можно и так сказать, — я уклонилась от ответа. Передавать, что сказал сыскарь, и позориться насчет «пожалел тело» как-то неохота.
— Но настроение у тебя все такое же мерзкое, правда?
— Да, извини.
Она сжала губы и оценивающе окинула меня взглядом.
— Знаешь, когда мне было пять лет, я уже знала, что стану лекаркой. Я обожала играть в лечение — перевязывать тряпками выдуманные раны или мазать их сделанной из ягод и воды мазью. И животных тоже лечила. Но… я в деревне росла, а вы с Белкой — в городе.
— И что?
— А то! В деревне по-иному к животным относятся. С добротой, конечно, но не так, как к людям. Ты так себя коришь, будто убила ребенка. Наверное, тебе неприятно будет слышать, но я лекарь и скажу — летяшка мог погибнуть от чего угодно. Они вообще слабы здоровьем. Когда их только вывели, много раз скрещивали близких родственников. Они сами по себе недолго живут. Вдобавок у него могло быть больное сердце или не работал желудок. Да что угодно! А ты выдумала ужасные страдания, которые он по твоей вине перенес.
— Да?! А Волин? Если бы не он…
— Я не утверждаю, что он совсем невиновен, — в ее голове прорезалась неуклонная мягкость, которая крепче стали, — но истинную причину гибели летяшки ты не знаешь. Ты ее себе выдумала и теперь мучаешься сама и мучаешь нас.
— Я никого не мучаю!
Прямо оскорбила! Я — и их мучаю?
— Ты постоянно угрюмая, в плохом настроении, думаешь, будто могла что-то изменить. Но это уже произошло, Катя, ты его оплакала, теперь пора отпустить. Ему уже не поможешь, а наказывать себя не за что. Как ты не понимаешь? Подумай над этим и сама поймешь! Пойду, чай сделаю.
Пока довольная чем-то, вероятно тем, что высказала наболевшее, Лелька медленно и красиво наливала чай, я сидела на месте, как послушная пациентка, и молчала. Наверное, она в чем-то права, но пока, честно говоря, простить себя я не готова.
Следующим утром взошло солнце — такое яркое, что настроение само собой смягчилось. В помещении сидеть категорически не хотелось, но пришлось. Время застыло на месте, и лекции от этого стали ну такими нудными, что хотелось рыдать от отчаяния. Но приходилось слушать, хотя бы от скуки, чтобы не заснуть.
Что там нам повторяли в сотый раз? Каждого своего ученика мы должны обучать индивидуально, общей системы не существует. Развивать ту склонность, которую он выказывает, а если не выказывает ничего, просто постараться воспитать разносторонним человеком. То есть на нас большая ответственность! — твердил преподаватель так настырно, что сразу понятно: самому хотелось бы в это верить. Однако я каждый раз убеждалась — труд учителя здесь не в чести.
Солнце не затянулось тучами и в обед. Окна на кухне открыли — свежий воздух сделал всех румяными и счастливыми.
И к вечеру солнце не думало убираться с небосвода! Я проводила Белку в дом, где она собиралась заняться медитацией в безопасности (не знаю, как в такую погоду можно еще пытаться заниматься медитацией), и гуляла по улицам, пока не наступило время за ней возвращаться.
Когда Белка спустилась со второго этажа в холл, на ее лице сияла улыбка, ничуть не хуже по яркости, чем сияло целый день солнце.
— Ты не представляешь! — прошептала она. — У меня получилось!
Всю дорогу до АТМа — впрочем, идти там всего несколько минут — Белка рассказывала, что делала и как удивилась, когда провалилась в медитационный кокон. Даже очнулась сразу от удивления. Потом повторила — и вышло. Наконец-то вышло!
— Я даже не представляла, что стопор может быть в такой ерунде — что я, мол, не чувствую себя в безопасности, потому подсознательно не могу расслабиться и отрешиться.
Оставалось только слушать и поддакивать. Но это действительно хорошая новость — хоть перестанет переживать. Она ведь молчит-молчит, но и без того ясно, что ее неумение осилить медитацию сильно гнетет.
Мы проходили через парк, когда нам навстречу попались Лад и Бакуня, которые шли к воротам, видимо, собирались провести вечер в городе.
Белка остановилась и улыбнулась еще шире.
— Лад! — выкрикнула она, и в ту же секунду бросилась ему навстречу. Лад увидел ее и встал на месте, оторопел. Понятное дело! Он, вероятно, тоже не видел никогда, чтобы Белка так сияла. Или видел?
— Спасибо тебе!
Бакуня бочком-бочком отодвинулся от них, подошел ко мне и встал рядом.
— У меня получилось! Ты представляешь? Я и не думала никогда, что заминка может быть из-за такой ерунды! — Белка рассмеялась, хватая Лада за руки, а Бакуня поморщился, покосился на меня, но заговаривать по какой-то причине не стал. Мне тоже не очень-то хотелось. Пришлось смотреть дальше.
— Я тебе так благодарна! Ну просто не знаю… Так благодарна, вот!
Белка вдруг потянулась и крепко, от души, поцеловала Лада в щеку.
Видели когда-нибудь, как на светлое летнее небо набегает гроза? Моментально. Что-то похожее и произошло. Белка опомнилась и замерла, Лад наклонился вперед, перехватывая ее руки, и вокруг них щелкнул тихушный купол.
— Вот людям заняться нечем, — проговорил Бакуня, пиная ногой камень на дорожке.
Под куполом Лад что-то говорил, держа Белку за руки, потом за плечи и временами встряхивая. Она слушала с той растерянностью, которая бывает, когда застают врасплох. Он что-то говорил, повторял, может, спрашивал, и я никак не могла понять — он умоляет ее или угрожает ей?
Потом Белка резко нахмурилась и мотнула головой. Попыталась отпрянуть, но он держал. И снова что-то говорил.
Надеюсь, до драки не дойдет. Белка пыталась вырваться и заодно увернуться от него, как будто он кусаться собирается, а не просто чешет языком. Ну ладно, не просто чешет, а кричит, но это же не больно, чтобы так дергаться.
— Твою мать, — выругался Бакуня, — а вечер намечался такой интересный!
Купол хлопнул, выпуская на волю злющую Белку. Вот так, всего-то несколько минут сделали из счастливого солнечного человека прежнюю колючку.
— Пошли! — бросила она мне и понеслась к общежитию.
Я оглянулась — Лад стоял, пристально смотря ей вслед. Его руки были опущены, а зеленые глаза потемнели и отчаянно сверкали. Зубы были сжаты так крепко, что удивительно, как не раскрошились.
На лестнице я свою соседку все-таки догнала и не смогла удержаться от вопроса:
— Что случилось?
