— Я мог бы промолчать, и ты навсегда осталась бы тут. Всегда была бы рядом и не смогла бы отказаться от меня, от встреч со мной. Рано или поздно ты бы их жаждала, как жаждут глотнуть воды сухие земли. Но я не такой злодей, как ты думаешь. Знаешь, я понимаю, что не могу дать тебе то, что должен дать суженый. Я не хотел им стать и никому ничего не обещал, так что своей вины в произошедшем не чувствую, но все равно в этом есть какая-то несправедливость. Все, чем я могу помочь, — отправить тебя домой.
— Как? Мне объяснили, что вернуться невозможно, кроме того, дома остался мой двойник, жизнь которого ушла по другому пути.
— Вранье. Насчет двойника это сказка, сладкий пирожок, чтобы заесть горе от потери родных, чтобы иномиряне не особо мучились, думая о прежнем, чего уже не изменишь, чтобы зря не страдали. А насчет нас… сутки после того, что случилось между нами ночью, я могу провести ритуал, который отправит тебя обратно. Но всего сутки. Я хотел промолчать, видеть тебя хотя бы иногда, но так нельзя. Думай. Но ответ нужен прямо сейчас, потому что приготовления займут несколько часов. Или сейчас, или никогда.
Я отвернулась, оказавшись лицом к кустам, ветви которых безмятежно покачивались, застилая глаза.
— У тебя всего несколько минут.
Между ветками, еле покрытыми зеленью, как паутиной, виднелись здания АТМа. Небо такое же синее, как у нас, так же чирикают и переговариваются птички, так же дует ветер и пахнет сырой, живородящей землей.
Если про двойников ложь, мои родители сошли с ума, потеряв меня. А я… я не согласна на роль подмены и тайной жены. И что бывает с детьми, выросшими без отца? Или еще хуже — выросшими, зная, что отец живет в другой семье и с другими детьми? Вот оно…
Передернуло от картины, где он будет делать с Наядой все то, что делал вчера со мной. Вот такая жизнь… Дома — с Наядой, в поездках — со мной, а скорее всего, в промежутках где-то с кем-то еще… И все знают, как обстоят дела, только делают вид, будто все прекрасно.
Отвратительная картина. А я, дура, еще Белку поучала, как надо жить, к чему стремиться и как развлекаться. Пора было понять. С того самого первого скандала в таверне, при знакомстве с Первыми сыновьями, признать, что она знает лучше, ведь она в этом мире выросла, а я со своим уставом да в чужой монастырь. И чего мне принесла моя вера в лучшее?
— Что ты решила? — поторопил он.
— Я хочу домой.
Это не мой мир, здесь меня ничего не держит, и судьбы такой я не хочу. Пусть все прекратится. Оказавшись дома, я смогу убедить себя, что мне все привиделось. Легче легкого. Ничего не было, мне просто приснился сон. А что? Я заболела тогда, на Лысой горке, провалилась в снег и впала в горячку. Вот и привиделась всякая ересь про другой мир и суженого. Да такого суженого только в кошмарах и можно увидеть!
— Тогда слушай и запоминай. Вещи не бери, разве что на память что-нибудь маленькое. Через час выйдешь за ворота, так, чтобы никто не видел, возьмешь повозку и поедешь за город, в лес, где все началось. Деньги есть?
— Да.
— Поедешь до указателя на Грачи, там развилка. Там, когда извозчик уедет, я буду тебя ждать. Не говори никому! Если ты расскажешь, что мы собираемся сделать, то может не получиться. Нам могут попробовать помешать. Никому ни слова, слышишь?
Его голос, как раскаты грома, становился все громче. Странно, как при его характере он еще не схватил меня за плечи и не стал трясти как грушу, чтобы вытрясти согласие.
— Не кричи, услышат еще.
Целую минуту я ждала, может, указания продолжатся, но нет, впустую.
— Сделаешь, как я сказал, к утру будешь дома, в своем мире.
Судя по шагам, он ушел спокойно, безо всякого волнения, будто и не собрался отправить восвояси свою суженую. Будто каждый день в его жизни происходят такого рода катаклизмы. А может, и правда происходят? Мне откуда знать? Может, и правда каждый день на его глазах разбиваются чужие сердца и рушатся судьбы, так что привычка перешагивать и идти себе дальше вполне объяснима?
Нужно идти домой, потому что рано или поздно силы меня оставят, и тогда я могу упасть. И не факт, что поднимусь — и в прямом смысле, и в переносном.
Жаль, я не подумала, что в общаге полно народа. Девчонки обедают, кухня жужжит как веселый улей. Ладно, надеюсь, не заметят, не потревожат.
— Катя!
Белкин голос. Нет уж, пусть еще пообижается до завтрашнего утра, а потом меня и след простынет! Белку будет жальче всех, ей тут несладко одной, и, несмотря на расхождение во многих вопросах, мы стали очень близки, гораздо ближе, чем, например, были дома с родственницей Надькой.
Может, так будет проще — расстаться сразу, безо всяких прощаний и лишних разговоров? Чего пустые слезы лить.
Ага… Белка ведь быстро учится, просто на лету схватывает! Не успела я в комнату зайти, как она прошла следом и на стуле устроилась с таким видом, будто сидеть собралась долго.
— А вот и ты, — заявила Белка. — Ну как? Ночью хорошо повеселилась?
Голоса она не понижала, купол тихушный не поставила, поэтому пришлось быстро закрывать дверь. Не хватало, чтобы все любопытные соседки сбежались. Отделаться от них будет крайне сложно.
— Катя, ты знаешь, от чего дети рождаются? — спросила Белка, не отводя от меня требовательных глаз. Кто сказал, что невинные девушки в краску впадают при разговорах о сексе? Тот просто не знаком с Белкой!
Нет, ни насмешка, ни цинизм не помогают, все равно тошно. И глаза стоит только закрыть, как перед ними прошедшая ночь, полная тепла и любви. Как… человек, который был со мной ночью, как он мог превратиться в того, с кем мы только что расстались у мужского общежития? Это просто… просто ужасно!
— Ты знаешь хоть, что нужно делать, чтобы детей нежеланных не родить? — продолжала неумолимая Белка.
Нежеланных? Нет, все, перебор. Я упала на кровать и зарыдала. Уже сквозь собственный вой услышала, как быстро поднялся и захлопнулся над нами тихушный купол.
— Катя, ты чего? — она упала рядом на колени и навалилась на кровать, схватила за руки. — Ты из-за меня? Прости, я глупость сморозила, не хотела тебя обидеть. Конечно, ты знаешь. В любом случае, еще есть возможность все исправить. Нужна встряска, лекари умеют. Если Лельку попросить, она сделает и даже не спросит зачем. Я хотела еще на тебя дуться, но подумала, что, если дуться слишком долго, будет поздно делать встряску. Катя, позвать ее?
— Да-а…
— Я сейчас. Не плачь больше.
Легко сказать — не плачь. Слезы льются сами собой, и горло сжимают спазмы, следующие друг за другом как по секундомеру. Это же ужасно — делать так, чтобы не было детей от суженого. Хотя какое там. Какой он суженый? Чпо и есть! Собака дикая!
Дверь открылась, и подруги забежали, суетясь и путаясь в юбках.
— Вот и мы тут. Лелька, давай, делай, что нужно.
