Радетель прислал бумагу, где сообщал, что суд над Волиным назначен через два дня. Случай такой невероятный, что процесс ускорили, ведь сам князь желает присутствовать и убедиться, что Первый сын не избежит справедливой кары. Мое присутствие, естественно, обязательно. Мне не хотелось идти — кто бы знал, как не хотелось! — но пришлось.
Я помню те часы, будто они были вчера. Белка почистила мне форму, гладко причесала волосы и вывела на улицу, где уже ждал радетель. Передала из рук в руки, как несмышленое дитя. Грамадий всю дорогу хлюпал носом и утирал платком глаза, отворачиваясь, стараясь спрятаться, но безуспешно.
— Старый я стал, такой сентиментальный, — оправдывался он, типа я не знала, что дело вовсе не в старости. Причина слез — жалость ко мне, моей несчастливой доле. — Прости.
— Ничего.
— Я понимаю, тебе сейчас очень тяжело. Но на суде тебе ничего не нужно делать, Катя. Сыскари установили нить произошедшего, подробно описали, как развивались события. Тебя даже спрашивать ни о чем не будут. Но если захочешь выступить, скажи, я потребую тебе слова. А так будут говорить только судья и свидетели. Сыскари выступают обвинением. Они же не ошибаются. — Грамадий шумно высморкался, что позволило мне отвернуться, потому что гримаса боли вырвалась на лицо слишком внезапно.
Сыскари никогда не ошибаются, мне об этом говорили с самого начала. С самого моего появления в этом мире! А я все равно не верила. Конечно, суженый, как же иначе. Он же должен по всем канонам осознать свое счастье и подарить мне все, что имеет, — душу, сердце, тело и имущество. И уж последнее, что он должен делать, — убивать меня.
Как такое со мной произошло? Какой невезучестью нужно обладать, если априори счастливая любовь в моем случае обернулась попыткой убийства? Да за что надо мною такое проклятье?
Народу в судебном зале было так много! И вся эта разношерстная толпа замерла, когда мы с Грамадием вошли, задержала дыхание, впиваясь в меня любопытными взглядами. Так и знала… так и знала, что не избежать жалостливых взглядов и шепотков.
— Садись, девочка, садись прямо сюда.
Грамадий нашел место и провел меня, закрывая собой от любопытства присутствующих. Он стал плечом, на которое можно опереться. Я так ему благодарна! Может, он просто делал свою работу, не важно, но он действительно переживал за меня и помогал изо всех сил. Жаль, что исправить главного он не мог, прошлого не изменить.
Волина вывели, когда все расселись и немного притихли, и посадили на лавке напротив судьи. Его руки были исцарапаны и скованы толстенными кандалами, на лице синяки, форма АТМа помята, волосы растрепаны, но сидел он ровно, гордо задрав голову, спина прямая, правда, совсем не шевелился.
— Все в сборе. Начинаем процесс.
Судья — сухонький старичок с ярко-голубыми глазами — действовал очень быстро. Я еще боролась со слабостью, которая не давала даже толком поднять голову, как уже стукнул молоток и для дачи показаний был вызван глава отдела сыскарей — тот самый мужчина, что поймал Волина.
Господин Макарский держал в руке свиток, но почти не заглядывал в текст. Он спокойно и методично пересказывал историю своими словами. Как меня по дурости вызвали из моего мира и бросили умирать и как потом я вычислила призывателя каким-то образом, а он, почувствовав с моей стороны угрозу своему положению Первого сына, решил от меня избавиться. Убить не смог, поэтому решил провести ритуал посвящения демонам, ведь после этого ритуала не остается следов, человек просто исчезает — и все, а искать иномирянку никто не станет. Но сыскарям из достоверного источника вовремя поступила информация о готовящемся преступлении, благодаря чему они успели остановить ритуал. Кто этот источник, вслух не озвучили, но голову даю на отсечение — речь о Бакуне. Белка бы не успела, а Бакуня давно за Болином следил, нашу встречу подстроил и развития ждал, это теперь и индюку понятно.
Следующим вызвали свидетеля — княжеского колдуна-консультанта по иномирянам, который авторитетно подтвердил, что иномиряне никогда и ни за что не могут вернуться обратно в свой мир. Что еще в давние времена самые сильные колдуны Эрума точно определили — в старом мире остается двойник, так что вернуться мы в свой мир просто не можем, потому что для нас не осталось места. Значит, Волин сознательно ввел меня в заблуждение, заставив добровольно встать в круг. А добровольная жертва, не связанная, не сопротивляющаяся, не орущая от ужаса, — это, как говорится, дополнительные баллы.
В какой-то момент меня так сильно замутило, что казалось, я опозорюсь прямо тут и сейчас. Грамадий вдруг бойко сунул мне под нос какой-то вонючий бутылек, я прямо голову отдернула, зато желудок успокоился. Эту штуку он использовал во время процесса еще не раз.
Потом я неудачно повернула голову и наткнулась на взгляд Наяды. Очень красивая в своем темном простом платке и изящном платье, лицо опухшее от слез, милое такое. Правда, ненависти в нем — отравиться можно. Неужели она совсем не слышала выступавшего сыскаря? Неужели не поняла, что произошло? Ведь Волин, имея суженую, собирался на ней жениться и обманывать всю жизнь, иметь вторую семью и детей на стороне — но смотрит с ненавистью она не на него, а на меня? Как такое объяснить?
Ее даже жальче себя самой. Я справлюсь, не могу не справиться, а она навсегда останется такой дурой. Ну и пусть!
— Волин, Первый сын рода Тфансор, не хочешь ли ты сказать слово против? — спросил старичок судья, когда свидетелей выслушали.
— Нет. Все так и было, слово в слово.
Голос был такой спокойный, такой отстраненный. Наяда всхлипнула так громко, что привлекла внимание окружающих. А с первого ряда вдруг встал со стула мощный мужчина и, развернувшись, пошел к выходу, тяжело и гулко топая сапогами. За ним встала и посеменила женщина, по лицу которой текли слезы, но не такие демонстративные, как на лице Наяды, а совсем другие. Мужчина уходил с такой же прямой спиной, как у Волина… и профиль похож.
— Ну и ну, — прошептал ошарашенный Грамадий, качая головой.
Когда пожилая пара удалилась, судья встал и оказался вдруг высоким-высоким. А когда он заговорил, голос загремел по всему помещению, точно усиленный колдовством.
— Волин без рода, — заговорил старичок, — за попытку убийства ты приговариваешься к солдатской службе сроком на шесть лет, с запретом посещать столицу сроком на пятнадцать лет. Твоя колдовская сила в качестве компенсации будет изъята и передана в вечное пользование пострадавшей от твоих деяний иномирянке.
Князь, мощный, только начинающий седеть мужчина, сидевший слева на возвышении, довольно кивнул, уверенно положив руку на круглое навершие золотого посоха — символа княжеской власти.
Это что же такое? Они сказали… они собираются отдать мне его колдовскую силу? Бр-р-р, аж передернуло.
— Я не хочу никакой силы, — пробормотала я себе под нос.
— Молчи, Катя, — радетель крепко, до боли сжал мою руку, видимо, чтобы я не наделала глупостей, не вскочила и не закричала об этом вслух. — Это неизбежно. Колдовскую силу нельзя изъять в никуда. А преступникам ее нельзя оставлять.
