— Волин безродный, ты слышал приговор?
Голос почти такой же спокойный, как у подсудимого, как будто из него пропала последняя жизнь. Той ночью он забрал мою жизнь и испортил свою. При мысли о произошедшем, несмотря на все, что случилось, несмотря на то, что он натворил, в сердце тут же зародилась жалость. Отобрать силу, изгнать из столицы…
— Я его слышал.
— Почему судья раньше говорил «Из рода», а теперь сказал — безродный?
Грамадий вскинул голову, не ожидая такого вопроса. Но не зря меня осенило, а своего я не упускаю.
— Почему «безродный»?!
Я наклонилась ниже. Не хочу, чтобы соседи слышали наш разговор.
— Род от него отказался. Его отец ушел со слушанья не оборачиваясь. Значит, у него нет больше Первого сына по имени Волин.
Так вот что за мужчина это был! Его отец, а плакала, не напоказ, а сердцем, его мать. Ни один из них не взглянул в мою сторону. Ни один из них не оглянулся на сына.
— Приговор привести в исполнение немедленно. Увести осужденного и подготовить к ритуалу передачи колдовской мощи, — закончил судья.
Толпа взревела, в воздух полетели какие-то предметы, похожие на свернутые газеты. Народ был доволен зрелищем и вынесенным наказанием.
— Уведи меня, — я вцепилась в Грамадия, закрыв глаза и сжимаясь, как будто от этого уши перестанут слышать. Если радетель поможет мне сбежать, возможно, удастся спрятаться и не принимать эту силу. Его силу. Во всем происходящем такой привкус, будто я вампир, только энергетический. И сейчас я выпью его колдовскую силу — последнее, что ему осталось после суда, после изгнания, после того как род от него отказался, — и словно нанесу ему решающий удар, от которого невозможно оправиться.
Да, я знаю, все знаю! Нельзя жалеть преступника, человека, который сделал свой выбор! Сам, без давления довел себя до такого конца, но…
Нет, не вздумай!
Грамадий обнял меня за плечи и повел в другую дверь, не туда, куда выходила радостная толпа, шумно обсуждающая невиданную весть — на солдатскую службу осудили не абы кого, а бывшего Первого сына! Это вам не лавочник и не пахарь. За попытку лишить жизни суженую! Это просто в голове не укладывается!
Не укладывается, верно. Так отчего же ноет дурное сердце?
Сколько раз я смотрела телевизионные передачи про женщин, которых избивали мужья, выбивали зубы и ломали кости, а женщины все равно к ним возвращались. Жалели их. Почему? Почему они ломали свою жизнь, жизнь своих детей, но продолжали жить с этими нелюдями? Мужчинами их назвать язык не поворачивается.
Разве я хочу быть такой же? Жалкой, слабой, зависимой от морального и физического насилия жертвой?
Давай посмотрим на ситуацию со стороны. Что, если бы я узнала свою историю из чужих уст? Как бы она звучала? Вот голые факты: парень вызвал девушку и бросил беспомощную умирать в лесу на морозе. Потом, когда она чудом выжила, старательно скрывался. Потом не сумел совладать с похотью и решил поразвлечься, после чего предложил ей место любовницы и цинично объявил, что намерен и дальше встречаться со своей полезной в отношении связей и равной по положению будущей женой. Уничтожил морально. И после всего, когда девушка от этой сомнительной роли отказалась, он принял ее фразу — «Все равно все узнают» — за прямую угрозу и решил ее убить. Но так, чтобы польза была, то есть провести болезненный ритуал, который позволит ему стать сильней, напитаться дополнительной колдовской мощью.
И после всего этого что думает девушка-жертва?
Ответа не требуется. Она может или сломаться, раз и навсегда, или сделать правильный вывод, перестав прельщаться иллюзиями.
Первому варианту не бывать. Нет, я не собираюсь ломаться, я собираюсь жить в этом мире, раз уж мне не суждено вернуться обратно максимально комфортно. И колдовская сила поможет мне получить то, что я заслужила. Быть словесником в Эруме — не самая завидная доля для женщины, которой некому помочь. Грамадий помогать вечно не станет, по окончании АТМа меня отправят в свободное плавание.
Но, обладая колдовской мощью Первого сына, я смогу получить другую профессию, более денежную, более важную. Смогу сделать свою жизнь достойной.
— Не вздумай даже отказываться! — твердил Грамадий, ведя меня по коридору, и язык почему-то не поворачивался объяснить, что я уже не собираюсь отказываться. Нужно думать о том, как жить дальше, потому что моя жизнь продолжится, я не позволю ему ее сломать, как бы там ни было, поэтому колдовская сила мне пригодится.
Нас встретил какой-то мужчина в одеянии, похожем на монашескую рясу, даже веревкой был подпоясан, и голова лысая.
— Ну как, — напевно поинтересовался он, — силу сейчас будем брать? Готовы?
— Да-да, мы готовы, — торопливо вылез вперед Грамадий.
— Тогда ждите.
Мужчина ускользнул и закрыл за собой дверь, а мы остались вдвоем в коридоре, где у стены, к счастью, имелась длинная лавка.
Было очень тихо. Что там сейчас происходит, в комнате, куда нас не пустили? Что бы там ни было, обошлось без звукового сопровождения. Это больно? Что ты чувствуешь, когда из тебя вытягивают самое дорогое? И я не о любви к суженой, а об единственно важном для Волина — власти. Он уже стал никем, а из комнаты выйдет даже не колдуном.
Время как-то изменило свой бег, перестало вести отчет. Раньше бы я изнывала со скуки, не зная, куда себя деть, потому что терпеть не могла ждать, а теперь… какая разница, где сидеть? Тут ли, в комнате в общежитии, на улице или на лекциях?
Дверь открылась, когда радетель широко зевал и пытался удобней прислониться к стенке, видимо, времени прошло порядочно.
— Заходите, — донеслось оттуда.
Грамадий подскочил и засуетился, уступая мне дорогу и заодно поторапливая. Может, ждал сопротивления, но упираться я не собиралась.
В длинной комнате было светло и пусто, в дальней стене — две закрытые двери. Беленые стены, деревянная мебель, два больших стола, явно не обеденных. И никого. Его увели так, чтобы мы не столкнулись. Коротко кольнуло в сердце. Почему? Не надеялась же я, в самом деле, увидеть Волина? Еще раз, напоследок, пусть даже мельком, пусть вскользь. В любом случае, в комнате только лысый монах. Впрочем, «монах» — не точное определение. На руках и на шее у него завитые спиралями сухие травы, а креста нет.
Я отвела глаза. Я так устала! Ничего не хотелось, но нужно закончить начатое.
Процедура передачи силы была короткой и невзрачной. Псевдомонах повесил мне на шею белый кристалл на грубой веревке, из которой во все стороны лезли нитки, а потом, мыча себе под нос, качал как маятником каким-то деревянным шаром, натертым до блеска, как будто гипнотизировал.
Никакого прибавления сил я не чувствовала, разве что сердце стучало медленнее от его усыпляющего бормотания.
Бац! В конце меня изнутри взорвало свежим ощущением чего-то радостного, сладкого, вкусного. Псевдомонах отдернул руку с медальоном и устало вытер рукавом пот со лба. В крови бурлила, остывая, сладкая свежесть — колдовская мощь. Вот она, оказывается, какая… Очень приятная. Да что там приятная! Ощущения просто крышесносные! Как будто энергетик выпила!
