— Не надо на меня так смотреть, — огрызнулась Белка.
Я отвела глаза.
Лелька села напротив и взялась за кувшин с вином. Налила всем в глиняные высокие кружки до краев и аккуратно поставила перед каждой.
— Не знаю, как и кто теперь Катя, а ты, Белка, в курсе, что я вообще-то лекарка и чувствую, что следует делать, чтобы человек выздоровел. Так?
Та упрямо молчала и дула губы.
— Так?! — слегка повысила голос Лелька, хватая свою кружку и сжимая со всей силы.
Белка недовольно кивнула.
— Вот и получается, — Лелька заговорила тихо и задумчиво, но перебить невозможно, так только у нее получалось, — что каждая из нас попала… как бы сказать… туда, откуда сложно выбраться. Мы остановились и не знаем, куда дальше идти, как правильно поступить. Руки опускаются, проще всего ничего не делать, оставить как есть, вдруг само собой пройдет. Но не пройдет, нет. Думаю, будет проще, если мы просто расскажем, что у нас пошло не так, хотя принуждать никого не будем. Можете помолчать. Знаете, что не так у меня? — Она передохнула и решительно отпила из кружки. — Это ощущение копится, накладывается друг на друга каждый день, и его уже некуда прятать, оно выпирает изо всех щелей. Дело в том, что я боюсь лекарства. Просто до дрожи. Боюсь становиться лекарем. Всю жизнь мечтала быть лекарем, людей лечить… а теперь боюсь. Мне всегда казалось, что это такая светлая и легкая профессия! Несешь себе, улыбаясь, здоровье и счастье, сеешь вокруг щедрой рукою добро, а на деле выходит, лекарство — это боль, кровь и смерть. Есть случаи, когда ты не можешь больному помочь, ничем не можешь, и только наблюдаешь, как человек умирает, часто в муках, а его родные воют от отчаяния, как дикие звери. И никакое желание помочь, даже самое горячее, не весит ни грамма. Чем дальше, тем больше во мне это копится. И я боюсь… когда людям, которые мне близки, становится плохо, я боюсь. Когда Коловрат улыбается, я боюсь, что однажды его не станет, что он может просто взять и умереть и я ничего с этим не поделаю, буду смотреть и видеть, как он корчится от боли и угасает. И мне кажется — иногда в голову приходят такие дурацкие мысли, — что лучше бы мы с ним не встречались, я бы тогда к нему не привыкла и если… если бы он умер, то не страдала бы. И что, возможно, стоит расстаться сейчас, тогда будет легче жить. Без страха за него. Я знаю, что в будущем потеряю много людей, много жизней, моя лекарская стезя будет усыпана трупами, но хотя бы любимых среди них не будет.
Когда Лелька замолчала, воцарилась немая тишина.
Аж до костей от услышанного пронизало. А я-то за стеной своих ужасных, невероятных и всепоглощающих страданий даже не подумала, что кому-то, тем более близкой подруге, тоже может быть нелегко. Что она, может, переживает стресс, да еще такой. Сюрприз, Катя, не только у тебя все наперекосяк.
— Ты хочешь расстаться с Коловратом? — тихо спросила Белка.
— Я думала об этом.
— Не нужно… — я остановилась. Указывать бесполезно, она не будет выполнять мои пожелания, да и кто я такая, чтобы учить других жизни? — Я бы на твоем месте ни за что бы его не оставила. Он тебя любит, это по нему видно. И… лучше что-то потерять, чем ничего не иметь. В старости оглянешься — и зачем ты жила? Вернее, что было хорошего?
— Спасенные жизни, — ответила Лелька.
— Жить ради других? Можно и так. Только все же… не отказывайся от него, — Белка сглотнула. — Ты не думала, что сделаешь его несчастным, а в результате он все равно рано или поздно умрет, раз уж мы все смертны? Вдруг он больше никогда никого не сможет полюбить и будет остаток жизни скитаться, как собака, потерянный и никому не нужный? Лучше сделай его счастливым, насколько это в твоих силах. Люби его, заботься о нем, роди ему детей. Храни его дом так, чтобы к старости он помнил только счастливые годы с тобой. Думаю, твой груз задавит тебя, если ты будешь одна.
Лелька невидяще расширила глаза, глядя куда-то вдаль.
Мы молча поели и выпили. Потом Белка отодвинула тарелку и навалилась локтями на стол. Начала без предисловия:
— Я была у него сегодня. Пришла в обед, чтобы меньше народу было, и правда угадала. В коридоре пусто, как и в палате. Я постучала, и, кажется, он обрадовался, когда меня увидел. А я… эти бинты на ногах… Я чуть не разревелась, так жалко его стало, так страшно, стоило подумать только, что, если бы я тогда свалилась на кровавый колпак по своей дурости, я бы, может, лежала бы сейчас и вовсе на кладбище. А он посмотрел на мое лицо, зубы сжал и говорит: «А ну выметайся отсюда, чтобы духу твоего тут не было!» Я не могу уйти, мямлю что-то, благодарю и прощения прошу, а он как закричит: «Не смей меня жалеть! Слышала? Со мной все будет прекрасно! Катись отсюда и не смей никогда меня жалеть!» Выгнал меня, понимаете?
И снова в комнате тишина. В общежитии всегда полно звуков, даже ночью кто-то не спит, а тут…
Белка вдруг задрожала и залпом выпила вино.
— И что будешь делать? — спросила Лелька.
— Я… не знаю.
— Иди снова.
— Снова? Он не хочет меня видеть.
— О! Он хочет, не сомневайся, — Леля снова заговорила уверенно. — Просто ему твоя жалость нужна как собаке пятая нога. Да-да. Поэтому смотреть на него ты должна совсем иначе. Он хочет, чтобы ты смотрела так, будто он самый лучший мужчина на свете, самый сильный, самый желанный. Как будто ты его безумно любишь и будешь любить вечно.
Белка сглотнула и опустила голову так низко, что не стало видно лица. Забормотала еле слышно:
— Мне гадалка нагадала, давно уже, что я выйду замуж за обычного человека. Моя семья будет обеспеченной, но обычной. Мы будем жить в уединении, далеко от родственников. Значит, моим мужем никогда не будет Первый сын, — шептала Белка.
— Дипломированная гадалка или шарлатанка?
— Конечно дипломированная! За кого ты меня принимаешь? — Белка на секунду вскинула голову, но тут же опустила обратно. — Так что, выходит, Лад никогда не будет моим мужем, и это не пустые домыслы… Все, что между нами может быть, временно. Это меня просто убивает.
— Некоторым просто не суждено стать Первыми сыновьями, — пожала плечами Лелька, бросая на меня быстрый взгляд. — Может, это не его судьба.
— Тогда получится, что он из-за меня им не стал, — упрямилась Белка. — Мы можем быть вместе, только если он откажется от своего статуса, а это подведет весь род. Я не хочу, чтобы ему пришлось делать такой выбор. Вот и получается… что ничего не выйдет. Нет выхода.
— И все же мы не знаем, что будет дальше. И не узнаем, если не попробуем.
Лелька потянулась и разлила остатки вина. Оказывается, мы выпили почти все. Голова приятно кружилась, огоньки свечей извивались и словно подмигивали.
— Я подумаю.
Тарелки опустошены, вина по полкружки. Настало и мое время.
— Ну, про меня вы и так, вероятно, все знаете. Попала в чужой мир, не слушая предупреждений, бросилась искать суженого… И нашла, как и хотела. Теперь у меня ничего нет. Назад не вернешься — там моя… близнец, я так о ней думаю. Там она, мне места нет. Надеюсь, она счастлива со своим Олегом. Ну и, по крайней мере, у нее есть любящие родители, — тут я всхлипнула. Я никогда их больше не увижу. Знать это, когда ты хотя бы счастлива и у тебя есть любимый человек и семья, есть друг и защитник, в общем, ты не одна, совсем не то же самое, как знать это, когда ты в одиночестве. — И вот. Я решила жить дальше, не сдаваться. А как? Ну, отдали мне его силу, у него отобрали, не знаю, как это происходит, но вряд ли ему было приятно… Не хочу знать! И мне отдали. Управляться с ней я не могу, не получается даже следов ее найти. Вот и думаю — может, эта сила меня не хочет, как не хотел он? И тогда мне даже рассчитывать не на что… Как перестанет князь подъемные платить, так и буду остаток жизни перебиваться с хлеба на воду. В одиночестве, потому что, даже если мой суженый, которому меня боги создали, так поступил… В общем, в одиночестве. Я думаю обо всем этом — и мне страшно. Так страшно, что, кажется, проще умереть. Если меня никто не хочет, ни мужчина, ни его сила… зачем жить?
